Дикий Носок - Изгнание [litres самиздат]

Через две недели, когда отчаяние совсем уж было овладело юношей, стражники опустили лестницу и велели Балашу выбираться. Криво сколоченная, занозистая лестница показалась юноше дорогой к блаженству. От свежего воздуха кружилась голова, животворящее солнечное тепло высушило подземную сырость, затекшие ноги подгибались, не в силах сделать и пары шагов. Юноше связали руки за спиной и, подталкивая пинками в нужном направлении, повели прочь. Две сотни шагов, сделанных им до каменного сарая, где держали тех, кому сегодня назначен суд, он дышал и не мог надышаться, смотрел и не мог насмотреться. У входа в сарай, отчаянно зевающий длинноносый писец, лениво исполняя службу, спросил его имя, что-то чиркнул в своих бумагах и кивнул стражникам. Один из них открыл массивный замок на двери железным ключом, второй, не церемонясь, втолкнул Балаша внутрь. Дверь захлопнулась, и снова наступила темнота.

Топчась по чьим-то ногам и многократно извиняясь, юноша нашел свободное местечко и притулился у стены. Здесь было сухо и гораздо меньше вони, чем в яме. Когда глаза привыкли к темноте, Балаш огляделся. Да уж, грешников набралось немало. Люди сидели на полу, занимая почти все пространство, так, что с трудом можно было вытянуть ноги. Когда вновь лязгнул железный замок и распахнулась дверь, кроме живительных солнечных лучей в сарай кубарем влетел Ефим.

У него снова ничего не получилось. Просто пожизненная непруха какая-то. Новый мир, свобода, греющий душу тяжелый мешочек с монетами, в общем, все предпосылки к тому, чтобы устроиться с комфортом и жить в свое удовольствие. А кончилось все зинданом, в котором он просидел, к счастью, всего одну ночь. Как так всегда получается?

Не без труда доплыв до скалистого мыса, на котором стоял маяк, Ефим долго передвигался, цепляясь руками за скалы в поисках более пологого места, где можно выбраться на берег. Благо море было спокойно. Выбравшись из воды, он побрел в сторону городских огней, но в город соваться не стал. Залег в каких-то кустах и уснул. В мокрой одежде ночью он замерз, а потому пробудился с первыми проблесками зари. Теперь можно было оглядеться по сторонам.

Оказалось, что спал Ефим в чьем-то фруктовом саду. Вышедший рано поутру выгонять коз заспанный мальчишка с удивлением наблюдал, как голый человек приплясывает по росистой траве в попытках согреться, а его одежда, развешанная на кустах, колышется на ветру. Ефим совершенно справедливо полагал, что не стоит привлекать к себе лишнего внимания неподобающим видом, а потому постарался, насколько это было возможно, привести себя в порядок: посушил одежду, пригладил пятерней растрепанные волосы, солидно выпятил тщедушную грудь и отправился в город.

И город ему понравился. Все было, как дома: грязные трактиры с дешевым пойлом; портовые девки, подметающие цветными подолами замызганные мостовые; вонючие ночлежки с целыми выводками разноцветных тараканов, крыс и ещё Бог знает какой живности; пьянчуги, валяющиеся в темных закоулках и тихонько обирающие их бездомные мальчишки. Наметанным глазом он замечал и нечистых на руку торговцев, и скупщиков краденого барахла, и сводников, предлагающих развлечься, поиграть в кости и выпить вина в хорошей компании. Этот мир был ему хорошо знаком. Здесь он был, как рыба в воде. Вот только одного Ефим не учел – в этом городе он чужак, а значит – легкая добыча.

Целую неделю он присматривался, да приглядывался. И в конце концов приискал для себя вариант, куда можно и деньги вложить с прибылью и жизнь свою устроить со всей приятностью. Выбор его пал на завидную трактирщицу, имевшую заведение свое близ порта, но, похоже, не имевшую мужа или другого сильного, мужского плеча рядом. Вполне себе аппетитная, бойкая бабенка, ловкая и быстроглазая, командовавшая лишь парой служанок да поваром, управлялась сама. Да на диво хорошо, трактир всегда был полон. Поразмышляв немного, Ефим решил составить счастье прекрасной трактирщицы по имени Айшат и приступил к делу.

Ухаживания его принимались вполне благосклонно, хотя объясняться приходилось в основном красноречивыми жестами и томными взглядами. Планы Ефима на женитьбу и вложение денег в трактир, высказанные с помощью нанятого толмача, трактирщица выслушала заинтересованно и, деловито уточнив о какой сумме идет речь, назначила влюблённому свидание при луне в тот же вечер. Строя грандиозные планы и предвкушая приятный вечер, Ефим летел на свидание как юркая ласточка за вкусным жучком. Но вместо прекрасной Айшат, которую возложенные на неё надежды на будущее делали стократ прекрасней, на него пришел здоровенный небритый мужик.

«Ты кто?» – опасливо попятился Ефим, все еще надеясь, что это какое-то недоразумение.

До ответа здоровяк не снизошел, молча накостылял недотепе по шее и, обшарив его с головы до ног своими здоровенными клешнями, отобрал заветный мешочек с монетами. На прощание мужик сделал весьма красноречивый жест, проведя рукой по шее и велев на своем языке больше не показываться на глаза ни ему, ни прекрасной трактирщице.

В очередной раз переживая крушение всех своих надежд мыкался Ефим в чужом городе. На второй день брюхо совсем подвело от голода, и он стащил пару горячих лепешек в лавке, был пойман, слегка бит и отправлен в яму. За столь пустяковое преступление наказание не было бы серьезным, но непруха продолжала преследовать Ефима и здесь.

Суды в Великом Розовом городе Ормузе проходили два раза в месяц и представляли собой излюбленное развлечение для горожан, собиравшихся на них во множестве. Полновластная владычица острова Миза – старшая из трех сестер-владычиц, вершившая обычно суд и отличавшаяся своеобразным, подчас жестоким чувством юмора, порой назначала виновным такие приговоры, что зрители не могли сдержать гомерического хохота.

Так, известного курощупа, застигнутого за подглядыванием в женских банях, она велела на три дня привязать к позорному столбу на одной из городских площадей без штанов (но милостиво позволив прикрыть голову от солнца), дабы любая женщина в городе могла публично высказать свое мнение о его главном достоинстве, поглумиться и посмеяться с подругами. Физический вред осужденному причинять запрещалось, а вот моральный – сколько угодно. Наверное, ни одна женщина в городе не пропустила этого развлечения. На площади постоянно было столпотворение, мужья остались дома некормлеными, а домашние дела – несделанными.

А вероломного мужа, женившегося по расчету на состоятельной женщине и вскоре уморившего ее голодом, велела приковать на цепь рядом с богато накрытым для пира столом так, чтобы он чувствовал аппетитный запах яств, видел их, но не мог дотянуться. Блюда меняли ежедневно, пока женоубийца не скончался от голода.