Дикий Носок - Изгнание [litres самиздат]

«Давай устроим сегодня тихий семейный ужин, выпьем вина, обсудим потенциальных женихов для твоих дочерей или ещё что-нибудь столь же бессмысленное,» – предложила Миза. Две девочки-погодки Анаис уже входили в брачный возраст.

«Конечно, дорогая, я уже распорядилась. Мясо на углях почти готово. И даже Алан вылез из библиотеки. Пойдем,» – шутя, подтолкнула Мизу к двери сестра.

Все то она знала наперед, обо всем успевала подумать. Родив двоих детей, Анаис округлилась, раздобрела, приобрела снисходительность во взгляде, вальяжность в движениях и неторопливость в походке. Но внутри, под этой обманчивой мягкостью и податливостью, прятался несгибаемый железный стержень. У Мизы тоже был такой, но он торчал наружу, словно ничем не замаскированный флагшток. Одного взгляда в её сощуренные, холодные глаза было довольно, чтобы понять это.

Алан – муж Анаис был из разряда умников и книгочеев. Опробованные мышами и засиженные мухами пыльные рукописи имели для него куда большую ценность, чем все сокровища мира. В дела государственные он не лез, материальной выгоды в своем браке не искал, проводя дни, скрючившись за письменным столом в библиотеке, словно старый пыльный мешок. Порой Мизе казалось, что и имена своих детей он способен вспомнить не сразу. В глубине души она считала Алана человеком совершенно никчемным, но безвредным. И искренне недоумевала, что сестра в нем нашла. В Алане не было огня, не было жизни, лишь тлеющие огоньки. Но если сестра выбрала эту книжную моль, значит её все устраивает.

Анаис была хозяйкой в их большом доме, со старой, уже обветшавшей родовой башней, обширным садом и купальней под открытым небом. Приземистая, основательная, построенная на века родовая башня сохранилась ещё с тех времен, когда каждая более-менее состоятельная семья обзаводилась такой на случай конфликтов с соседями, вражды или осады. Ещё столетие назад башня была самой высокой в городе, но случившееся землетрясение уменьшило её высоту на треть. Впрочем, многие другие башни его и вовсе не пережили, превратившись в груды камней. Имея запас воды и продовольствия, здесь можно было пересидеть тяжелые времена и успешно обороняться от врагов. Когда-то весь остров был утыкан подобными сооружениями: большими и малыми. Башни росли, будто спаржа на грядке. Не обходилось и без курьёзов. Бывало, что горе-строители возводили башни таким образом, что те немедленно начинали крениться в сторону и рано или поздно заваливались на бок. Продолжаться это замедленное падение могло не одно десятилетие, делая семью – владелицу башни городским посмешищем. Сейчас их осталось немного и по прямому назначению башни не использовались, перестав быть показателями богатства и власти того или иного семейства. В них хранили зерно, золото, держали узников или морили голодом неверных жен.

Анаис настояла на постройке отдельного, парадного дворца с пиршественным и приемным залами, отделанными с показной роскошью мрамором, позолотой и заморскими диковинками. Он был предназначен для приема горожан и иноземцев, праздничных пиров и советов. А дом, по её мнению, должен был оставаться просто домом, уютной гаванью без посторонних глаз. Анаис распоряжалась сворой слуг, кухарок и садовников с ловкостью фокусника, успевая позаботиться о тысяче мелочей, важных для каждого из домочадцев. Никто никогда не сидел без дела, поэтому завтрак был готов всегда, как бы рано Миза не встала, слуга с огромным зонтом уже ждал её на пороге, если день выдался дождливым, лужи на дорожках в саду были засыпаны свежим песком, а к воротам подана крытая повозка. С годами Миза научилась ценить эту незаметную предупредительность. Если бы не Анаис, сестры со временем просто погрязли бы в грязи. Руза к бытовым заботам и вовсе не была приспособлена, а у Мизы голова вечно была забита более глобальными проблемами.

По невозмутимому лицу Анаис никто бы не догадался, что сейчас её терзают противоречивые мысли. Миза только что получила подтверждение тому, о чем давно догадывалась. Её любимый мертв. Быть может, самое время рассказать ей о сыне? Это может подбодрить сестру. Или нет? Хотя она никогда ребенком не интересовалась, но неужели же в ней совсем нет материнского инстинкта? Миза наверняка понимает, что других детей у неё, скорее всего, уже не будет. Может быть захочет увидеть сына? Принять участие в его судьбе? Или нет? Анаис уже давно выяснила в какую семью малыша отдал отец. Ничего плохого с мальчиком не произошло. Он был единственным ребенком в богатой, но ранее бездетной семье единобожников. Вырос избалованным красавцем в любви и заботе. Родители назвали его Гимруз.

«Ах ты, ослозад вислоухий, пусти меня. Пусти,» – изо всех сил брыкался Ефим. Однако изрядное количество выпитого за сегодняшний вечер яблочного вина, кружившего голову наподобие корабельной качки в шторм, и вонючий мешок, надетый на голову, никак не способствовали освобождению. Перекинутый через плечо молчаливого амбала, Ефим мерно раскачивался при каждом шаге и молотил его по обширной спине кулаками. И совершенно напрасно, все равно, что писать против ветра. Сопротивление его постепенно ослабевало, и вскоре руки Ефима безвольно свесились вниз, а из мешка послышалось сначала убаюкивающее сопение, а затем и размеренный храп.

Не проснулся Ефим даже тогда, когда его совершенно бесцеремонно вывалили из мешка на пол. Озадаченный господин в мягких домашних туфлях и полосатом халате с недоумением наблюдал, как выпавший из мешка на пол Ефим свернулся калачиком и подложил под щеку грязный кулак, устраиваясь поудобнее. Подергивая во сне ногой, словно бродячая собака, он зябко поеживался на прохладном мраморном полу, продолжая тем не менее похрюкивать и похрапывать.

«Байсум, кто это? Зачем ты его принес?» – осведомился, наконец, господин у немногословного, шкафоподобного слуги.

«Этот пьяница – иноземец. Он что-то кричал в трактире на своем языке и несколько раз упомянул имя молодого господина. Я принес,» – почтительно пояснил слуга, используя минимум слов, а эмоций и вовсе не проявляя.

«Гимруза, он упоминал имя Гимруза?» – спокойствие мигом слетело с Анастаса. Единственный, нежно любимый сын покинул родину несколько месяцев назад, отправившись в чужеземные края торговать и путешествовать. И до сих пор не вернулся. Корабль тоже не пришел назад. От уважаемого капитана Базура обеспокоенный отец слышал, что Гимруз отправился путешествовать куда-то вглубь страны. С тех пор известий не было. Господин брезгливо потыкал Ефима ногой и велел запереть этого шаврика в какой-нибудь конуре до утра. Байсум почтительно поклонился, не прилагая видимых усилий отволок Ефима в один из погребов, тщательно запер дверь на деревянную вертушку (здесь не хранили ничего ценного, лишь корзины с сушеными фруктами и изюмом, потому и более основательные замки были не нужны) и уселся на пол у двери, намереваясь сторожить иноземца до утра. Поистине, бесценный слуга.