Дикий Носок - Изгнание [litres самиздат]

«Ну должны же мы были казнить кого-то утром, не одного, так другого,» – подытожил уже на рассвете произошедшее Домиар. Проведя бессонную ночь в метаниях и подозрениях, к утру они знали не больше, чем несколько часов назад.

«Он так ничего и не сказал?» – поинтересовалась Миза.

«Нет,» – неохотно признал неудачу Домиар. – «На редкость крепкий орешек. Не думаю, что нам удастся выудить из него хоть что-нибудь.»

Кто он такой? В чьих интересах пытался убить Мизу? Действовал ли он один или у него были сообщники? Все вопросы пока оставались без ответов.

«Нужно вознаградить юношу и этого прохиндея – Ефима тоже. Хотя для него и сохранение его жалкой жизни уже достаточная награда. Кто бы мог подумать, что он дерзнет явиться обратно после побега? Я благодарна ему за смелость, что спасла мою жизнь,» – вслух рассуждала Миза. – «Но я возвращаюсь домой. Немедленно. Происходит что-то, о чем я не имею представления. Что-то плохое.»

Ефим блаженствовал. Жизнь снова сделала, казалось бы, совершенно невозможный ещё вчера кульбит. И вот он – вчерашний узник, снова свободен и уважаем. И неважно, что на шее запекшаяся корка крови от железного ошейника, а колени содраны. Главное – живой. Денег вот только не дали, но ничего – это дело наживное. Материальное положение он и сам поправит. Ефим счел за благо убраться с глаз правителя Домиара, и потому отправился со свитой владычицы Мизы обратно в город.

Большую часть обратного пути он проспал в трясущейся телеге, покуда на одном из ухабов у неё не отвалилось колесо. Свита владычицы из-за такой мелочи останавливаться, конечно, не стала. Поэтому в какой-то момент Ефим и Балаш оказались вдвоем посреди дороги со сломанной телегой и смирной гнедой лошадкой, предоставленные самим себе. И только теперь смогли перевести дух.

Жилка на виске тревожно пульсировала. Он сделал все, что мог, все, что должен был. Тщательно сплел паутину, предназначив каждой пойманной мушке свою участь. Оставалось только набраться терпения и ждать – самое тяжелое и нудное занятие.

Идомей сидел, уперевшись руками в стол и сжимая локтями лысую голову. Сомнений не было. Угрызений совести тоже. Лишь нетерпение обуревало его сейчас. Прошел час, ещё один. Солнечный свет за окном угас, и ночная прохлада вползла в открытые ставни. Слуга сунулся было в комнату, чтобы зажечь свечи, но тут же с облегчением выскочил прочь, отосланный легким движением руки. Идомей даже через закрытую дверь чувствовал, как он маялся в нерешительности, прежде, чем войти. Свет Идомею был не нужен. Мыслил он кристально четко, как никогда. Но как же томительно ожидание!

Наконец, в коридоре послышались шаги, да не робкие и мелкошаркающие – слуги, а торопливые, едва не сбивающиеся на бег. Идомей открыл глаза. Напряжение достигло пика. Дверь приоткрылась.

«Свечей,» – не оборачиваясь, спокойно приказал Идомей. – «И пригласи гостя.»

Взмокший Хамид примостился на краешке скамьи напротив и, дождавшись пока слуга закрыл за собой дверь, взволнованно зашептал: «Все кончено. Я все сделал.»

«Спокойнее, друг мой. Все хорошо. Ты уверен, что живых не осталось?» – успокаивающе похлопал гостя по руке Идомей.

«Не осталось, я проверил. Корабль почти сразу пошел ко дну,» – заверил Хамид.

Не рассказывать же этому страшному человеку про упрямого сына, которого он так и не смог выставить с корабля. Глупый мальчишка, похоже, влюбился и едва не испортил все дело. Пришлось импровизировать. Не мог же он дать собственному сыну погибнуть. И так принес в жертву новенький, баснословно дорогой корабль. А слуга? Ну так не грести же самому в такую даль. Об этом верховному служителю тоже знать необязательно.

«Я причалил в отдаленной бухте и ялик затопил. Сделал все, как ты велел,» – вновь уверил Идомея Хамид. – «Могу ли я рассчитывать на обещанную награду? Этот корабль обошелся мне в целое состояние.»

«Конечно, мой друг. Конечно. Ты заслужил её,» – с этими словами Идомей принес и поставил перед гостем маленькую деревянную шкатулку.

Хамид с благоговейным трепетом протянул к ней руки и медленно открыл крышку. Завороженный блеском камней, он позабыл обо всем на свете, алчно запустив в шкатулку пальцы. И не заметил, как остановившийся позади него Идомей, вынул из складок одежды длинный, тонкий кинжал и вонзил его гостю в шею, чуть пониже мясистого уха. Тот схватился за него руками и даже успел вскочить со скамьи. Потом упал, опрокинув её на себя. Темная лужа крови быстро расползлась по полу. Идомей поморщился: «Какой беспорядок. А смерть – довольно грязное дело, оказывается.»

Он впервые убил кого-то своими руками. И не ощутил ничего, кроме брезгливости. А появившийся вскоре запах фекалий заставил его отойти к окну. Вытирая платком испачканные руки, на которые попало несколько капель крови, Идомей громко позвал слугу.

«Заверни тело в ковер, вынеси и закопай в саду,» – приказал он обмершему от ужаса слуге будничным тоном, словно речь шла о привычных вещах: подаче обеда или чистке запылившихся сапог. – «Да, и проветри здесь как следует.»

Идомей оставил вжавшегося в стену слугу и вышел вон. Его ждали дела. К утру в городе будет новая владычица – крошка Лили.

Фарух был счастлив. Напряжение, в котором он пребывал несколько томительных дней, спало. Сегодня Лили стало лучше. Её шаловливые глазки вновь заблестели, круглые щечки порозовели и только слабость мешала ей приняться за игры. Но это было поправимо. Напившись вечером молока со сдобным печеньем, Лили спала, подложив ладошки под пухлую щечку.

Фарух любовался девочкой, не в силах оторвать глаз. Кто бы ещё три месяца назад сказал ему, что он потеряет покой и сон, беспокоясь о каком-то ребенке, Фарух ржал бы, как конь, словно над самой убойной шуткой. А сейчас, смотри ка, беспокоится, как настоящий отец.

«Я и есть настоящий отец,» – внезапно осознал молодой человек. – «Это уже давно не притворство, не игра по дядиному приказанию. Я – отец Лили. И я должен о ней позаботиться. Не знаю, какие планы у дяди относительно её, но явно ничего хорошего. Я не могу этого допустить. Она же такая маленькая и беззащитная. Каким идиотом я был, что дал ей дядино зелье. Ведь я мог её убить.»

«Надо спрятать Лили,» – созрела в голове у Фаруха отчаянная мысль. – «Спрятать так, чтобы дядя Идомей не нашел. Мы убежим. Сегодня. Сейчас же.»

Сам безмерно изумляясь своей храбрости (пойти наперекор Идомею – это надо же такое учудить), Фарух лихорадочно соображал: «Вынести Лили из дома спящей или разбудить? Если проснется в самый неподходящий момент и поднимет шум? Этого допустить нельзя, да и подозрительно это – нести спящего ребенка.»

«Лили, детка, проснись,»– легонько потрепал он девочку за щечку. – «Просыпайся, милая, я придумал новую игру.»