Дикий Носок - Изгнание [litres самиздат]

Слово «игра» на девочку действовало магическим образом.

«Какую игру?» – не открывая глаз поинтересовалась тоненьким голоском Лили.

«Самую интересную и таинственную игру. Мы с тобой спрячемся ото всех, чтобы нас никто-никто не нашел,» – ответил Фарух.

Малышка распахнула глаза и немедленно прониклась авантюрой: «Даже мама и тетя Анаис?»

«Да детка. Даже они.»

Девочка довольно хихикнула. Игра ей определенно понравилась: «А где мы спрячемся? В саду?»

«Ещё дальше, где-нибудь в городе,» – отвечал на её вопросы Фарух, одновременно завязывая кожаные тесемки её сандаликов и натягивая через голову платьице.

«Только нужно быть тихими, словно мышки, пока не выйдем за ворота. Хорошо?» – приложил палец к губам Фарух и взял Лили на руки.

Девочка с заговорщицким видом радостно закивала в ответ, обвив одной рукой шею мужчины, а другую приложив к губам точь-в-точь, как он.

За ворота парочка выбралась без приключений. К частому присутствию Фаруха в доме все, включая стражников, уже привыкли, поэтому никаких подозрений они не вызвали.

Между тем, как всегда с наступлением вечерней прохлады, улицы города наполнялись публикой. Торговцы не спешили закрывать свои лавки, таверны были полны подвыпивших посетителей, веселые дома широко распахнули двери, не испытывая недостатка в клиентах, уличные артисты начали свои представления на площадях. Мужчине с девочкой на руках затеряться было не сложно. Мушка вырвалась из паутины и ускользнула в ночь.

Малышка была в восторге. Широко распахнув глаза, Лили впитывала в себя краски, звуки и запахи ночного города, словно губка. Она заливисто хохотала над представлениями мимов, уплетала за обе щеки орехи в меду, подражала танцам женщин в разноцветных многослойных юбках, которые были столь широки, что взлетали выше голов их обладательниц в массивных, дребезжащих серьгах и монистах. Лили размахивала хрустящей вафельной трубочкой с вареньем в такт музыке, под которую танцевала дрессированная собачка, когда усталость, наконец, одолела её. Девочка провалилась в сон, прильнув к плечу отца, и жарко засопела ему в шею. Придерживая её кудрявую головку рукой Фарух испытал столь небывало сильный прилив нежности, что у него закружилась голова. Выбираясь из вечерней, безбашенно-хмельной толпы, он прижимал к себе дочь, как величайшее сокровище, и, не замечая застилающих глаза слез, тихонько шептал ей на ушко: «Солнышко моё ясноглазое, лапушка моя.»

Через некоторое время эйфория от собственной безрассудной смелости у Фаруха прошла, и он призадумался: «Куда идти? Где в городе можно спрятаться от всемогущего дяди? Домой, конечно, нельзя. И к матери тоже.» Фаруху хватало ума понять, что не стоит показываться в местах, где он обычно бывал: тавернах, трактирах, лавках. Тогда куда же идти? Решение оказалось неожиданно простым – да туда, где дядя никогда не бывает вследствие то ли брезгливости, то ли телесной немощи. В веселый дом.

Знакомства Фаруха среди веселых девиц были весьма обширны. Клиентом он был щедрым и, что немаловажно, симпатичным. Загвоздка была лишь в том, что сейчас в веселых домах самое горячее время. А значит, надо переждать, пока клиенты не разбредутся, и усталые девушки не останутся одни.

Таша зевнула от души, обнажив лошадиные зубы, и потянулась на постели. Ох, не любит она этих старых мужиков! Елозил, елозил, обслюнявил всю, а толку – кот наплакал. Всего на одну палку запала то и хватило. Ни радости, ни удовольствия. Одно хорошо – за потраченное время, да приложенные ей усилия заплатил не скупясь. Еще немного и можно будет оставить постылое ремесло. Спрятанная под половицей кубышка почти полна. Заведет тогда Таша домик с садом и заживет сама себе хозяйкой. А замуж не пойдет. Ну их, этих мужиков, глаза бы её на них не смотрели. Можно было бы и сейчас уйти из веселого дома, но Таша почему-то все откладывала, медлила, да раздумывала.

Из соседней комнатушки раздавались «охи» да «ахи». Заядлой подружке-товарке – грудастой Груше сегодня достался молчаливый смуглый крепыш, который как вошел в заведение, так и прирос взглядом к её бюсту. Посмотреть и правда было на что. Грушкино богатство выпирало из любого платья, словно подошедшее тесто из кадушки. Смуглый увел её наверх почти сразу, да так и жарил до сих пор без устали. Видать, сильно оголодал мужик. Как бы лишней дырки не протер, жеребец. Да, хвастаться таким кавалером товарка будет ещё долго. Таша даже позавидовала слегка, что не на неё такой охочий запал.

Час был уже предрассветный. Заведение почти опустело. Помятые девушки, позевывая, стирали вместе с румянами и помадами красоту телесную, облачались в застиранные халаты, надевали на босу ногу стоптанные тапочки, гуськом тянулись к отхожему месту в глубине сада, да ложились спать.

Таша не стала зажигать свечу, положившись на лунный свет, собрала в узелок рыжие кудряшки и пошла по известному маршруту.

«Таша, Ташуня,» – негромко окликнули её из кустов.

«Ктой-то здесь?» – спросила девушка, ничуть не испугавшись. – «Ой, Фарушик, а ты чего это? И не заходил давно. Совсем нас забыл. Прячешься? А это кто?»

Нет на свете существа добрее и жалостливее, чем гулящая девка. Бездонны запасы любви и нежности, накопившиеся в ней и не находящие спроса среди клиентов. Ах если бы только была у неё возможность любить! Попавшая в беду маленькая, невинная девочка немедленно была окружена девицами, словно неосторожно высунувшийся из земли червячок стайкой раскудахтавшихся кур, готовой при малейшей опасности для их питомицы превратиться в стаю разъяренных волчиц. Безопаснее места для Лили было не сыскать.

Дом обыскали уже дважды: залезли в каждый закуток, обшарили все сундуки, шкафы и ящики, где теоретически могла бы поместиться маленькая девочка, переворошили целые тюки одежды и прочего тряпья, куда она могла бы зарыться, на кухне заглянули в каждый горшок, распотрошили мешки с зерном и мукой, проверили каждую бочку с вином и кувшин с маслом.

Стражники с фонарями, перекликаясь дурными ото сна голосами, рыскали в саду, заглядывая под каждый куст и даже тыкали палками в заросший лилиями пруд, будто девочка могла сидеть там, словно лягушонок.

Лили бесследно исчезла, а с ней и Фарух.

Все обитатели дома столпились во внутреннем дворике, бесцеремонно поднятые с постелей. Идомей с трехрогим подсвечником в руках лично заглянул в лицо каждому ребенку подходящего возраста, убедившись, что и среди них Лили нет. Переминающийся с ноги на ногу Алан растерянно оглядывался по сторонам. Его вытащили из-за письменного стола, где он с раннего утра переписывал бесценную древнюю рукопись, листы которой стали ломкими и хрупкими от времени, рассыпаясь прямо на глазах. Алан торопился, проводя за столом не только дни, но и большую часть ночей, пока рукопись не превратилась в прах. Нерадивые стражники схватили его так внезапно, что он посадил на страницу огромную кляксу, испортив стройные ряды безукоризненно выписанных изящным подчерком букв бесформенной чернильной лужей. Страница была испорчена. Придется начинать сначала. Крайне раздосадованный произошедшим, Алан выглядел потерянным, будто отбившийся от стаи новорожденный ягненок, окруженный волками. Но, оглядываясь по сторонам, уже начинал понимать, что происходит нечто крайне необычное. Где же Анаис? И почему в доме такая кутерьма?