Александр Лекомцев - Надёжный флюгер. Юмористический фантастический роман-боевик

– Это, паря, лучше шило в стоге сена искать. Понял? – развязано сказал беглый вор и рецидивист по кличке Шалаш.– Ты, кореш, хреновину порешь!

– Игнатка всегда честный был. Игнатка для люди ничего не пожалел. Кто был дерьмо, тот и стал всем.

– Лабуда! – с уверенностью сказал Шалаш,– кто дерьмом был, тот дерьмом и останется. Я дело говорю.

Он глотнул изрядную порцию самогона из бутылки Барахчана и встал в полный рост.

Дальше всё происходило не так интересно. Вполне, обычно.

Через минут пятнадцать Игнатка Барахчан валялся, пьяный в дребезги, в большой луже, посреди, почти что, основной кербинской дороги-улицы. Мимо пробегал пёс, приостановился и, задрав ногу к верху, с большим удовольствием помочился прямо на голову Игнатки. Собака ведь тоже, по представлениям многих народностей Севера и Дальнего Востока России, тоже человек. Только в другом образе. Да и не только собака, но и всё, что вокруг, включая и деревья.

А вот Рынду даже не очень, сам по себе, положительный Игнатка Барахчан за человека не посчитал. Не нашлось у него сил для этого и возможностей. Ведь негодяй негодяю рознь, и всё зависит от степени «гавнистости» в процентном содержании. Тут уж готовый молиться даже на образ последнего, замызганного бича из разрушенной городской и условно жилой зоны Детройта Роберт Борисович, впадал в крайность.

Он не учёл того обстоятельства, что всё несчастные и обездоленные люди разграбленной планеты Земля не входят в один процент населения, который, каким-то странным и не совсем понятным образом, владеет половиной мировых богатств, начиная от недр и кончая несметными запасами, так называемой, «зелёной» валюты.

Атаман Корнев

Старшина горного села-хутора, а заодно и атаман, командир отряда Христовых мстителей, Никифор Корнев не очень-то дружелюбно относился к спасённым им же анархистам. Однако же, «гостей» голодом не морил и расстреливать пока не собирался. Хотя его окружение, узнав, что они на груди пригрели чёрную анархию, очень советовали своему команандиру и благодетелю пострелять черепоносцев, с благословления местного активного богомола Питирима, который гораздо лучше владел шашкой и винтовкой, чем вопросами христианской теологии.

Но, всё же, Питирим, был главным в молельной избе, где проповедовал заповеди Господни. Среди них, понятное дело, было и основополагающее – «не убий», а если и «убий», то за дело и с одного выстрела.

– Потребно мерзких бесов, постояльцев твоих, душу твою смутивших, Никифор Гаврилович, далеко отправить, – в молельной избе атаману Корневу сказал Питирим, крестясь на образ Николая Чудотворца, – Имеется явная необходимость анархистов повесить на соснах за нашим хутором и земле не предавать. Они, по совести, ещё похуже будут, чем беляки и большевики, и даже эсеры, правые и левые.

– Что хуже их совсем никого в мире нет?

– Почему же? Есть и похуже. К примеру, американцы и, понятно, японцы. Да и всякого иностранного сброда хватает. Но и анархисты, Никифор, не совсем то, что надо бы. Я хоть и служитель от Господа, но сподоблюсь взять сей грех на себя. Три пули – три выстрела. Больше патронов не затрачу. Свят, свят, свят! С нами сила крестная! Я глубоко верующий человек, потому и шашкой хорошо владею.

Естественно, что свидетелем и слушателем этого разговора был невидимый Рында, и он категорически был против того, что Питирим так плохо отзывался о добрейших и умнейших людях планеты – американцах. Ну, ни в какие ворота не лезет. Сплошное безобразие. Ведь персонажи его увлекательного и поучительного романа должны действовать только так, как повелел им автор Рында.

Богомол и глава таёжной церкви и даже предводитель и, можно сказать, основатель одного из самых своеобразных направлений в Христианстве, Питирим перекрестился поспешно. Потом перекрестил и атамана Корнева.

– Оно понятно, Питирим, человек ты у нас святой и уважаемый,– сказал, выходя из молельной избы, Никифор.– Но покуда они мои гости, ни один волос с их голов не упадёт. Ты вот, Питирим, стреляешь шикарно и шашкой машешь, как целых три верховых, но Святое Евангелие почитывай порой. Подзабыл, видать, чему там, допустим, апостол Матвей и другие учат нас, неразумных.

– Дальше катится некуда, – обиделся Питирим. – Скоро ты мне, Никифор, посоветуешь и американцев возлюбить. Никак не могу! Сил на такое не имеется.

Удаляясь, Никифор только досадливо махнул рукой.

На свой страх и риск писатель Боб решил чуть-чуть пообщаться с местным священнослужителем. Рында внезапно возник перед ним и нравоучительно, даже миролюбиво, произнёс:

– Вы и на самом деле совершенно не правы, господин Питирим. Американцы – самые добрые и прекрасные люди, воспитанные и культурные…

– Свят, свят, свят! – перекрестился Питирим.– Изыди, Сатана!

Он моментально выхватил из деревянной кобуры свой парабеллум и, не мешкая, успел выстрелить в беса.

Но и Рында был наготове, потому на правах автора произведения моментально перелетел в сторону и упал рядом с небольшим пригорком, в густую траву. Простительно и понятно то, что штаны его штормового костюма в момент пропитались мочой. Ведь он слышал свист пули над самой головой, когда уже «испарялся». Если бы писатель чуть-чуть промедлил и не качнулся в сторону во время своего исчезновения, то так бы навечно и остался бы в своём незаконченном и, наверное, гениальном романе.

Точнее, его бы, конечно, выбросило из собственной рукописи на… кресло, перед личным компьютером. Но он так вот и застыл бы перед монитором с развороченным пулей черепом. Вот для следователей и дознавателей сразу же столько бы тайн и загадок нарисовалось, что впору сразу двадцать детективных романов писать.

С одной стороны – не так уж и плохо, одним негодяем в России стало бы меньше… Но с другой, так называемая, общественность, точнее «пятачки с пятачка» требовали бы найти преступника и объявить убийство политическим. Да и в Вашингтоне бы очень горевали. У них такие случаи, гонителей мировой свободы и независимости, расписаны, как по нотам. У них даже всенародно тоскуют по строгому указанию самых главных господ и дам. Такая вот особенная… демократия.

Но всё обошлось. Невидимый и весьма обиженный Рында лежал в густой траве и плакал, как дитя. Знал бы, какой-нибудь добрый человек, что там за дерьмо хнычет, то пару бы гранат не пожалел, израсходовал бы… Ведь в данном случае тут произошло бы абсолютно святое дело. Травят же москвичи тараканов, и война с ними идёт не на жизнь, а на смерть даже на Рублёвке. Впрочем, таковых «рублёвок» нынче по России-матушке немало.

За широким круглым столом сидел Никифор со спасёнными им анархистами. Перед ними стояли всякие разные таёжные блюда: от варёной медвежатины до копчёного сига. Имелись многие изысканные кушанья, но не наблюдалось спиртного. Да и табаком баловаться считалось в данных горных местах великим грехом и глупым, никчемным делом.