Евгений Биктимиркин - Проводник

– Дети спят – разбудить? – спросила она, вытирая влажные глаза.

Я задумался: не заснут ведь. Так что взял ее за руку и сказал:

– Пойдем.

Одна доильня оказалась свободной.

***

После секса Мия восприняла факт, что ее муженек опять скоро исчезнет, не так катастрофично, как я опасался. Славке с Тилькой мы не спешили рассказывать. Раздражало, что по каждому поводу в пору консилиум созывать для обсуждений до изнеможения. Сошлись на том, что рисковать с транспортировкой детей в таком возрасте опасно. Это отметало некоторые варианты. Естественно, Мия однозначно решила, что «обесчещенность» мы как-нибудь переживем, рвалась потолковать с психопатом и огрызалась, что я слишком спокойно это воспринимаю. Но я боялся вступить в полемику, что уж лучше я рискну что-нибудь сам придумать, чем она будет нарываться.

Мы пришли домой. Я хотел незаметно обнять детей, как ни в чем не бывало, чтобы они проснулись, а папка как будто не уходил, но и тут подкрасться не удалось – они как знали, и тут же самозабвенно закричали.

Всю ночь я никуда не отходил. Вновь я был окружен любовью, нежностью и единством. С каждым дуновением ветра, застенчиво затекающего в оконную прорезь и также аккуратно вытекающего, смывались и думы. Мало смысла думать о смерти или бессмертии, если ты уже там, где хочешь быть.

Наутро, отзавтракав, я, не сообщив ничего жене, пошел искать Баррента на четвертом этаже – для гостей Хаша и ребят более привилегированных, чем я. С моим чутьем найти его оказалось нетрудно. Из его временной просторной обители поспешно вышла девушка, сам же он надевал доспехи.

– Хочешь последние свои часы потратить на общение со мной? – спросил он, заметив меня краем глаза, и помрачнел.

– Ты ведь не настолько меня ненавидишь.

Он вздохнул, посмотрел куда-то наверх, затем на меня, и тут же отрезал:

– Если не уйдешь – я тебя выкину. Тренируйся. Или хотя бы натрахайся перед смертью.

– А если…

Но он резко встал и попер на меня. Я поспешил наружу и чуть не натолкнулся на Хаша. Видимо, боялся, что мы разговоримся.

– Чего так боишься? Ты же сам говорил: «главное – верить».

Он улыбнулся, а мне, почему-то, это смешным не показалось.

С грустью я спустился на площадь у Крепости, чтобы опять начать все сначала, вернуться к тем убогим временам, когда я был никем на обеих планетах. Опять приступать к этим чертовым тренировкам. Сколько раз я пытался их полюбить, притом за очень многое: за бесчисленные качества, что они во мне развивают, за интерес к некоторым дисциплинам, за уникальность опыта. Сколько раз я пытался не обращать внимания и никак не относиться к ним. И сколько раз я ненавидел это противоречивое, сомнительное занятие.

Я, наверно, единственный человек, который так быстро «пропивает мастерство», даже когда не пьет. Возможно потому, что я почти все это в гробу видал. В самом деле, я размяк за полгодика, проведенные на родине. Последний раз только в стачке с психом мне хоть немного пригодилось то, чему я научился на Планете. В остальном же почти все из арсенала насилия стало бесполезно вследствие принятия нами верного пути развития и отношения к жизни. На ум приходило: занятное развитие меткости метания, стрельбы из лука, развитие телепатии и общая физическая подготовка, являющаяся одновременно и единственным универсальным видом спорта, и путем развития выносливости и способом стать аппетитным. Более ничего в голову предвзятую не приходит.

Не стал спрашивать, по каким правилам будем сражаться. Очевидно, никакой запрет не имеет значения. Проблема в том, что если я буду пользоваться тьмой, он будет пользоваться своей пробивной силой. А это значит – один удар, – и я амеба. Так еще и Тьму последние разы пришлось долго уговаривать – сомневаюсь, что в бою будет хотя бы пять секунд на мольбы.

Все это удручало неимоверно, и тренироваться нисколько не тянуло. Но я вспомнил, как вчера было волшебно, вспомнил, что напоследок оставил наиболее простое упражнение – тренировку разума, и приступил к страданиям.

Забавно: чем ближе к смерти, тем большее примирение приходило. Просыпался в страхе, несколько часов с небольшими перерывами тренировался, и, в меру уставший, возвращался к своим и засыпал вновь спокойный, как удав, чтобы опять проснуться в страхе.

В качестве разгрузки разок сходили на охоту на крысоподобных ящериц, размером с кошку. Противные темные склизкие твари, которые, тем не менее, довольно безобидны. Они обитают в полосах – переходах между береговой линией и лесом. Хотя в лесу их тоже можно отыскать. А ближе к берегу они зарываются в песок или прячутся в кучках мокрого хвороста и выброшенных водорослей.

Пока мы пытались подстрелить этих бедных, едва слышно попискивающих и сопящих существ, я вновь ощутил не только то, что мы от природы сволочи, каких мало, но и то, что даже чингаре сочувствуют и поддерживают меня, человека, который бился с ними на одной стороне. Улов был невелик, а жрать хотелось, поэтому мы предусмотрительно взяли с собой пару взрывных стрел, чтобы оглушить прикормленную неподалеку рыбу.

После я навестил Юлию. Я попросил ее навести на меня тьму во время схватки. Она ответила, что Хаш уравняет шансы. Если бы не гордость, она бы сказала вслух, что боится. На вопрос, что бы она делала на моем месте, она спокойно ответила: «Дралась бы».

***

Вот и настал тот самый момент. То же место, где мы с Юлией впервые услышали песнь душам – знал бы я тогда. Светило уже наполовину скрылось за горизонтом, и казалось, если бы оно могло двигаться быстрее, оно бы и оставшуюся половинку затащило, лишь бы не видеть этой странной картины – смертной битвы между почти собратьями. Вечер выбрали специально, чтобы угодить мне.

Круг из солдат, сержантов и капитанов получился гораздо обширнее, нежели в тренировочных боях – метров двадцать в диаметре. Желающих посмотреть пришло полно: в три слоя, и ребята изредка высовывались из-за плеч своих соплеменников. Среди них был только что прибывший Циглуак с сестрой, графиней и минимум одним графом. Сбоку, на передвижной трибуне, стоял их Генерал.

На Барренте были слегка измененные капитанские доспехи с выпирающими наплечниками. Он не стал надевать те, в которых мы бились за Замок, как бы намекая: «я и в этих обносках тебя раздавлю». Насчет всего остального он позволил решать мне, и я выбрал стандарт – меч со щитом и броня Мрака, в которой я проходил последние дни.

И ведь даже в этой ситуации я надеялся, что все это одна большая шутка, что Хаш вот сейчас содрогнется от смеха, и прикажет отставить. Эта надежда теплилась с самого начала, я просто знал, что он делает это ради чего-то, пусть ради того, чтобы я вновь назвал его Батей, вылизал его ботинки и поклялся всегда быть за него, хоть это и глупо. Быть может, он хотел еще чего-то, и я отводил семьдесят пять процентов вероятности тому, что он не позволит меня убить. Но что такое «убить»? Я уже представлял, как трещат мои кости, и это пугало ровно столько же, сколько сама смерть.