Евгений Марков - Имперская сказка

Душ, горячая вода, какое счастье после такого дня. Я как-то успокоился, пришло ощущение комфорта. Вкуснейшие блюда императорского стола, потрясающая роскошь дворца и парка. Все это как прекрасная экскурсия в сказочный мир. Наверное, мой больной мозг, находящийся сейчас в коме на кровати какой-то больницы, так пытается украсить свои последние минуты. После горячего душа события сегодняшнего дня казались мне не такими уж драматическими, а жизнь почти прекрасной. В воздухе комнаты стоял приятный аромат от карсельской лампы. Удивительно какая она яркая, конечно, уступает электрическим светильникам моего времени, но все же свет ровный и предметы в комнате видны отчетливо. Кроме того – аромат и красивый внешний вид. Насколько я помню ее устройство, в фарфоровой вазе находится ароматическое масло, которое нагнетается к фитилю при помощи поршня и сжатой пружины, постепенно освобождаемой часовым механизмом. Эту лампу можно заводить, как будильник, скажем, чтобы она погасла через час, если я усну с книгой в руках, забыв погасить свет.

– Ники, я не могу уснуть.

– Хочешь я почитаю, тебе на ночь «Айвенго».

Хис дал сегодня почитать братику эту книгу.

– Ой, конечно!

Как же прекрасно читать с полным пониманием книгу на языке оригинала. Только сейчас я понял сколько теряется при переводе, хотя читанный мной в детстве перевод был великолепен, и может роман на русском не только потерял какие-то краски, но и приобрел другие. Тут я обратил внимание, что брат уснул и в ту же секунду дверь открылась, показались бивни-бакенбарды Даниловича.

– Николай Александрович, немедленно гасите свет, уже пол двенадцатого.

– Тише, пожалуйста, Григорий Григорьевич. Джорджи только уснул, я ему читал на ночь, спокойной ночи Григорий Григорьевич.

Зазвонил, какой-то весьма противный зуммер, не мелодия. Боюсь открыть глаза. Что я увижу больничную палату психушки или спальню сказочного принца. Все, открываю. Знакомый сводчатый потолок, мебель красного дерева с латунными вставками. Солнце уже осветило нашу комнату, и лучи весело играют на латуни, золотых окладах икон, приятно мягко отражаются краснодеревными поверхностями шкафов. Захотелось выбежать в парк и вдохнуть свежего пьянящего воздуха раннего утра. Завтра встану пораньше и пойду кормить Сильву, только надо не забыть запастись с вечера гостинцами. Тринадцатилетнее тело требовало либо активности, либо продолжения сна. Нет подъем. По опыту предыдущей жизни знаю, стоит выключить будильник, подумать: еще пять минут, закрыть глаза и… Проспишь неизбежно. Нет не хочу снова лишиться сладкого.

Вскочил и в ванную. Ура! Я все еще в сказке!

Умывшись, принимаюсь будить братика. Вот кто соня! Пришлось теребить, щекотать, и вытолкнуть полусонного Джоржика в ванную.

Нет не хочу сегодня быть в матроске. Я отлично помню у Ники есть еще преображенские, семеновские и лейб-гусарские парадные и повседневные мундиры. В матроске чувствую себя недорослем. Утро и тринадцатилетняя кровь прогнали все вчерашние страхи. Вызываю камердинера. Радциг такой же парадный как вчера, само совершенство, может он оловянный и стоит в шкафу, выходя оттуда свежим и начищенным, когда прикажут.

– Николай подай мне пожалуйста преображенский мундир, вместо матроски.

И, о чудо! Лицо оловянного солдата выразило растерянность.

– Ваше императорское высочество, но он не готов! Вы бы предупредили меня с вечера!

– А ко второму уроку, сможешь приготовить?

– Да Ваше Императорское Высочество.

– Спасибо, ступай.

Черт, я говорю слишком много слов вежливости прислуге, но пересилить себя невозможно. Ну и пусть, семь бед один ответ, в конце концов может Ники набрался современных, свободолюбивых идей, правда, где он их нашел? А, ладно – в воздухе.

Завтрак – чай, блинчики, клубничное варенье, фисташки. Данилович такой же оловянный как Радциг, из того же шкафа.

О боже, а может дело в том, что мое воображение не может создать других вариантов этих персонажей. Меня прошибла дрожь озноба и на секунду показалось, что я выскакиваю из иллюзии. Только не это! Только не сейчас! Я замер на пороге учебной комнаты.

– Здравствуйте Николай Александрович, Георгий Александрович.

Урок всемирной истории ведет доцент Петербургского университета Егор Егорович Замысловский, бородатый мужчина выглядящий лет на десять старше своих сорока лет.

Занятие скорее представляет из себя университетскую лекцию. Сегодня она о второй половине царствования Бориса Годунова. Лектор Егор Егорович замечательный. Все очень подробно, логично и занимательно. Не удивительно, что Николай Второй увлекался историей. С таким-то преподавателем! Я заслушался. Однако интересно, ведь курс называется – всемирная история, при этом отечественная история читается, как составная и базовая ее часть. Память Ники говорила, что в начале читалась отечественная история определенного периода, а затем зарубежная того же периода с особым вниманием на связи между событиями в России и остальном мире. Такой подход мне кажется очень грамотным и вполне возможно даже лучше методики преподавания 21 века. Лекция промелькнула очень быстро, этот доцент умеет увлечь студентов. Джорджи тоже слушал внимательно и даже не пытался баловать как на многих других уроках.

Переодеться ко второму уроку не удалось, в перерыве мы отправились на утренний поцелуй к маме-императрице. Сейчас я понял, что это для Марии Федоровны по большей части формальность. Она просыпается позже детей, и после первого урока, а для нее после завтрака, дети приходят к ней на утренний поцелуй. Для нас же это не только формальность, но и важно, как проявление материнской любви. Впрочем, это уже взрослое сознание Трифонова так расценило утреннюю процедуру, в памяти Ники «утренний поцелуй» был окрашен любовью и некоторым трепетом перед Мамой. Действительно в это время утра императрица уже выглядела безукоризненно. Высокая прическа, легкий макияж, платье с белоснежным воротником, вся само совершенство.

Сегодня у мамы, я встретил и младших детей. Шестилетняя Ксения и трехлетний Миша были с нянями англичанками, и сегодня внимание Марии Федоровны в основном сосредоточено на очень похожей на нее дочери. Миша же ковылял по всей гостиной, в сопровождении внимательно следящей за каждым его шагом бонны. Эта пара похожа на сдвоенную связанную ниточками марионетку кукольного театра. Диск памяти цесаревича сообщал мне, что Ники и Джорджи мало общались с малолетками.

А старшему брату не мешало бы уделять больше внимания младшим, это будет способствовать хорошим отношениям в семье. Понятно, что так трезво и здравомысляще мог считать только взрослый и далекий от любви, привязанностей и чувств этой семьи разум Трифонова.