Евгений Марков - Имперская сказка

– Итак, Николай, ты не только плохо учишься, но и смеешь обманывать учителей. Моему терпению пришел конец. На следующей неделе мы отправляемся на яхте в финские шхеры, а тебе придется остаться в Гатчино и учиться.

– Извините мама, я больше не буду.

– Нет, мое решение окончательно!

Императрица отвернулась, а я еле сдержал вздох облегчения. Гора родила мышь. Даже лучше остаться на несколько дней одному. Итак, не легко привыкать к чужой семье, а путешествие в кругу родных на тесной яхте было бы тяжким испытанием.

Джорджи был в ужасе. Какое страшное наказание! Он бы на месте Ники расплакался, а ведь брат в последнее время не задевает его, придумал такую интересную игру, читает на ночь. А теперь он так страшно наказан. Мальчишка чуть сам не заплакал от раскаяния и жалости к брату.

После пережитого мною шока, урок музыки прошел спокойно и расслабляюще. Рудольф Васильевич Кюнденгер, стройный седой как лунь старик с непослушной пышной «артистической» шевелюрой не только великолепно музицирует сам, но и обладал настойчивостью обучить более или менее уверенной игре на фортепиано таких посредственностей как я и Джорджи. В конце урока я попросил сыграть что-то на четверть часа. Кюнденгер виртуозно исполнил сонату до-мажор Моцарта. Я даже закрыл глаза, прекрасные звуки успокаивали и умиротворяли.

Обедали, а для меня ужинали в домашней обстановке; я с братом и генерал-наставником, Ксения с гувернанткой. Данилович, как всегда, молчит. Интересно это его принцип не говорить во время еды, или он не находит общих тем для разговора с малолетками?

Джорджи, напротив, старается завязать со мной разговор, пытаясь видимо загладить свою вину.

Мы обсуждали «Айвенго», Джорджи удивлялся, что еврейка Ребекка изображена Вальтером Скоттом так привлекательно. Желая показать, что не обижен я втянулся в разговор.

– Я недавно прочитал роман Лажечникова, и самое отвращающее меня от этого писателя, его деление людей по национальностям, и приписывание национальных черт каждому человеку. Если еврей, то грязный, если поляк, то подлый, если русский, то духовный и великодушный. У Вальтера Скотта напротив национальность только внешний признак как цвет волос или разрез глаз, а черты характера – это индивидуальное качество каждого человека. Поэтому роман Вальтера Скотта воодушевляет, а роман Лажечникова хотя имеет целью возбудить патриотические чувства, никак не находит отклика в моей душе, а даже наоборот. Ну и конечно талант шотландца, на мой взгляд, несравненно выше. Хотя, по литературной технике наш патриот даже очень хорош.

После этой реплики, в разговор вступил молчун генерал.

– Не ожидал от вас таких суждений Николай Александрович, но вы и не правы, саксы у Вальтера Скотта, например, простые, честные и великодушные, чем не национальный архетип?

– Вместе с тем пьяницы и ленивые. Хотя вы правы Григорий Григорьевич, наверное, у английского писателя тоже выписаны национальные архетипы, но они более сложные и менее унижающие какой-то народ. Кроме того, у него эти национальные черты не так выпячиваются, как у нашего Лажечникова.

Впервые на памяти не только Андрея, но и Ники обед заканчивается общей интересной беседой с Даниловичем. Возможно он не такой уж «человек в футляре», просто надо найти к нему ключик. Таким образом вместо обычных двух обеденных сфинксов воспитателей, остался один, ксенина бонна.

После обеда я отказался побегать в саду с Джорджи, пообещав почитать ему на ночь.

Хотелось посидеть в одиночестве в кабинете, посмотреть какие книги есть у Ники, разрезать злополучный учебник математики.

Книжная полка Ники не богата, типичные для подростка романы Фенимора Купера, Вальтера Скотта, Дюма-отца. Жития святых, произведения Лескова – «Соборяне», «На краю света». Образ мыслей Ники, вообще необычен для меня, я не выбрал бы эти романы Лескова для чтения в подростковом возрасте. Кроме того, Фенимор Купер был для Ники ближе, чем Дюма, мне же американец казался в юности слишком нуден своими затянутыми и детальными описаниями. Сознание цесаревича было религиозным и мистическим. Рациональному мышлению сына 21 го века трудно его понять даже несмотря на владение полным диском памяти наследника российского престола. Кстати, полностью отсутствует на книжной полке учебная литература, кроме математики и взятой уже мною русской грамматики. А ведь учебник, который только сейчас разрезал, мог бы мне помочь как оправдание, будь я предусмотрительнее, хотя там нет десятичных дробей, но таблица русских мер длины присутствует. Хорошо, что коммуникация между императорской четой и преподавателями наследника плохо налажена. Это дает надежду, что все мои промахи за эти два дня, все-таки, не приведут к разоблачению. Впрочем, нельзя упрекнуть Марию Федоровну и Александра Третьего за невнимательность к детям, в какое время и у кого был хороший контакт между родителями и школой?

Я подошел к окну, раскрыл его. Воздух свежий и пьянящий, в свете луны поблескивает серебром озеро, белеют статуи в парке. В общем сказочный принц выглядывает из окна своего замка. Ники мечтал быть простым подростком, правда дворец и собственный парк казались ему естественными атрибутами жизни, а вот мне, именно роль принца кажется жутко привлекательной и интересной.

Решаю посмотреть какие книги есть в учебной комнате, открыл дверь, в комнате кто-то стоит. Темная фигура с поблескивающими отраженным лунным светом глазами. Я оторопел и чуть не вскрикнул.

– Здравствуйте, Николай Александрович.

Это был главный телохранитель императора Петр Александрович Черевин.

– Извините Петр Александрович, вы меня испугали.

– Я обхожу комнаты дворца на ночь. Спокойной ночи.

Голос, фигура, глаза, все казалось мне зловещим. Наверное, это из-за неверного лунного света. Вернувшись в кабинет, я пытался вспомнить какой-то момент, связанный с этим голосом. А, ведь этот голос сказал в темном коридоре «на все воля божья» о моих перспективах на престол. Этот Черевин прямо-таки дворцовое приведение. Странно для бывшего начальника третьего отделения и сегодняшнего товарища министра внутренних дел самому проверять окна во дворце, что-то другое привело его в эти комнаты.

Что я помню о Черевине. Друг, телохранитель и собутыльник императора. Отчаянно храбрый человек, отличившийся в крымской и турецкой войнах. Как охранник императора очень успешен, если на Александра Второго было множество покушений и в конце концов одно из них удалось, то покушение на Александра Третьего было только одно и то выявлено в зародыше. Когда-то мне довелось прочитать одну конспирологическую теорию. У ее автора не было никаких фактов, только предположения. Он считал, что странно, то, как многих активистов «Земли и воли» задерживала полиция и затем отпускала, а после убийства Александра Второго большинство террористов были быстро арестованы и «Земля и воля» фактически разгромлена. По мнению конспиролога это похоже на заказ на одного человека, или по крайней мере, что третье отделение не препятствовало осуществлению планов террористов. Выгодополучателем тогда становился наследник престола, сегодняшний император, мой отец Александр Третий, учитывая его сложные отношения с предшественником из-за брака Александра Второго с княжной Долгоруковой. Исполнителем же начальник третьего отделения генерал Черевин. Тогда эта теория показалась глупостью, притянутой за уши. Но сейчас после вида зловещей фигуры в темной комнате, все видится в другом свете. Если у человека паранойя, это еще совсем не значит, что ему ничто не угрожает. Что помешает террористам устроить еще одно удачное покушение, в этот раз на цесаревича, если император и его телохранитель заподозрят подмену или решат, что наследный принц не достоин престола по своим способностям и качествам? Будет забавно если на самом деле я сейчас лежу в психушке страдая манией величия, а моя маниакальная личность в то же время подхватила паранойю преследования. Ладно, пора идти в душ и дать распоряжения камердинеру насчет завтрашнего мундира, сегодняшний изрядно испачкан. Я решил, что наследник всегда должен быть аккуратен, подтянут, в преображенском или семеновском с иголочки мундире. Перед сном, предложил Джорджи почитать «Капитанскую дочку» с целью подготовить его к русскому, но брат настоял на «Айвенго». И я с увлечением стал читать ему роман, как раз подошедший к увлекательному описанию перипетий турнира в Эшби. С книгой в руках и уснул.