Елизавета Тимофеева - Завтра будет солнечно. Том I

Мы проводим традиционную утреннюю перепалку, к звукам которой все кремлёвские давно уже привыкли. Почему-то именно с Толяном у нас была такая манера общения, и мы вели себя так столько, сколько знаем друг друга.

– У меня смена через пять часов заканчивается! – он показывает мне язык.

– Дуракам всегда везёт! – и я рванула вверх по бесконечной лестнице, покрытой красным ковром, необыкновенно сочетающимся с кремовыми стенами. Солнце сверкало на стенах и слепило глаза, но каждое утро от этой привычной картины меня брало за сердце.

6:56

У меня есть время подготовиться – и ни много ни мало, а целых тридцать минут.

Влетаю в приёмную, где наготове стоит моя помощница.

– Эгле, доброе утро.

– Доброе утро, Иголочка.

Волосы у Эгле завязаны по-литовски, в них вплетены разноцветные ленты, она готова к торжественному интервью, одета в прекрасное народное платье. Как всегда женственна и красива.

– Как на боевом фронте? – спрашиваю и вижу, что Эгле мнётся. Наверное, что-то случилось.

Она всегда тактична и спокойна. Я уверена в помощи литовки, потому что в силу своего природного человеколюбия Эгле не допускает несправедливости.

– Мне позвонила Кристина Владимировна… Те ребята из здравоохранения принадлежат к чукотским сепаратистам. А ты говорила о своём не очень положительном отношении к их взглядам, вот они и решили нагадить, – она нервно разглаживает красивое платье. Не чета мне – я выгляжу как городская сумасшедшая в этом своём уже чуть ли не изодранном пальто.

– Вот симфонию закатили, – рывком снимаю его. На мне костюм, лишающий меня последних элементов женственности, и если бы не наличие румян и синей туши, да серёжек с голубым камнем, то меня было бы не отличить от парня.

– Слушай, тут такое дело… собрание перенесли на 7 утра, – не очень громко произносит Эгле.

Я взвыла и открыла кабинет.

– Кто? – кричу я, заведомо зная ответ, вследствие чего не испытываю злобы, гнева, разочарования или что там ещё можно испытывать. Но мне нужно услышать Эгле. Нужно.

Бегу в кабинет, скидывая туфли, и быстро жалею об этом – пол буквально за несколько секунд покрывается небольшими лужицами крови.

– Т. Главнокомандующий.

На моей раскладушке лежит новое платье, белое в красный горошек. И записка «К сегодняшнему интервью. От Таракана из Омска».

– Что за человек! Откуда такие берутся! – я мечусь по кабинету. – Он сегодня в Кёльн или Прагу?

– Да в Прагу. Чехи всё по высшему разряду решили сделать.

– Повезло… – шиплю я, увидев злополучные туфли без каблука и начинаю смеяться.

Эгле на меня смотрит со страхом.

– С ногами всё в порядке?

– Более чем, – я лезу в сумку, чтобы поменять пластырь. – Где собрание?

После собрания будет перерыв на завтрак, затем нужно будет давать интервью по всем планам, высказывать личное мнение, без партии. Поэтому лучше сделать приятное Таракану и переодеться в его подарок.

– В Екатерининском зале.

Краем глаза смотрюсь в зеркало на столе, понимаю, что себе я не нравлюсь, улыбаюсь этому и быстрее копаюсь в «дипломате».

Эгле, видно, думает, что я расстраиваюсь из-за своего всклокоченного вида, поэтому стандартно старается подбодрить. Хотя я каждый день прекрасно вижу себя в зеркале. И мне глубоко безразличен свой вид, если он находится в рамках приличия:

– Иголочка, ты сейчас выглядишь лучше всех, все мужики страны к дальнозвонам прилипнут. Всё-таки важный момент в современной истории. И с такой красавицей.

Я смеюсь.

– Дура ты, Эгле. Думать мне больше не о чем.

Быстро поменяв пластырь, я выхожу из кабинета в балетках. Очень хорошо, что каблука сейчас нет.

– Отзвонись Энрикс и узнай о Перуанской стороне на Осакском саммите. Сообщения из Кракова на стол.

Эгле открыла мой Деловик, синие иконки окружили её на 180 градусов, и по нему начала говорить мое расписание:

– В 15 встреча министров Западно-Азиатской республики.

– Отлично! – я стою и проверяю документы с папкой. – От скуки не умрём сегодня… умрём от другого. Где Сербский посол? Я собираюсь цензурить их телевидение. Детей искалечат, борцы за природную натуральность.

Эгле быстро сверяется.

– Аудиенция в 19.

Всё нужное на местах.

– Спасибо, что бы я без тебя делала.

И тут зазвонили часы в приёмной – 7:00. Мы встретились взглядами с Эгле, и я рассмеялась.

7:01

– Доброе утро! Извините!.. Я!.. – влетаю в зал запыхавшись и не могу вымолвить ни единого слова. Пока все со мной здороваются, я наблюдаю эстетичную утреннюю картину.

В пока ещё пустом зале находилось три человека: т. Главнокомандующий, который сидел на стуле и листал своё расписание, раскидав иконки на соседний слева стул; т. Премьер-министр, пивший воду у окна и поглядывавший в сад, полузакрыв глаза; т. Пресс-секретарь, который несколько сонно сидел справа с Головней и норовил стащить иконки, чтобы дать им нецензурные названия. И теперь ещё я, т. Генеральный Секретарь, или, как прижилось в народе, Генеральный Секретарь по Счастью, медленно шла в середину зала, где были наши места.

– А вот и наша звезда образца пролетарского счастья! Как не стыдно на Мировое опаздывать! – Таракан сонно клюёт носом, следя за каждым движением Головни, но уже готов начать издеваться, он аж светится. Это значит, что нам нельзя сегодня садиться вместе, иначе мы будем смеяться в самый неподходящий момент. – Сепаратисты ещё кусков не отрезали? «Я за свободу взглядов, но сепаратизм мне чужд!» – передразнивает меня, вытянувшись по струнке. – А потом что-то резко произошло с Индонезийским здравоохранением. Кто виноват? – он выдержал паузу. – Вот он, – Таракан жестом указывает на Головню.

– Да ладно, ничего страшного, всего на минуту опоздала, – Головня обыкновенно не обращает внимания на кривляния Таракана, он стандартно отстранённо смотрит на меня, тоже немного мутным взглядом. – Я сам не хочу лететь раньше. Извини, что не предупредил, но сегодня нужно осмотреть с Зубенко завод. Ребятам было легче, они тут уже полтора часа торчат, – он кивает на это сонное царство.

Алмаз смотрел в окно и тщетно пытался допить стакан воды, нервничая перед выступлением:

– Головня, мы когда начнём? – с полным спокойствием спросил он.

Головня закрыл Деловик (Таракан наигранно вскрикнул, он уже ухватил было голубую иконку), встал и резко выпрямился, огляделся и будто сразу выспался.

– Иголочка, раскладывайся, ты у нас будешь первой. Таракан, запускай съёмочников. Алмаз, давай на место, завтрак после будет.

Мы принялись исполнять.

Народ стал заходить и рассаживаться. Мне нужно было разложить бумаги перед выступлением. Речь я репетировала только перед сном, но волнения не было, потому что говорить сегодня нужно было только о хорошем.