Константин Дробиленко - Рулетка. Стимпанк-роман

Сонный официант, наблюдающий всё это, подошёл к их столику и предложил утреннюю прессу. Жажда чаевых рождала учтивость. На подносе лежала дюжина различных лондонских газет. Джон достал из стопки свежую «Дейли ньюс», где на последних страницах в обилии были объявлении о сдаче квартир. Супруги прильнули к листам. Скользя пальцами по строкам, они наперебой обсуждали предложения жилья. Сдавалось все: от подвалов и балконов до комнат с видом на Букингемский дворец. От заоблачных цен до «шиллинг – неделя». Дешево, уютно; рядом с вокзалом, чтобы навещать родителей по выходным; от фабрики пять минут пешком; для состоятельных особ. Огромный список подходил к концу.

– Вот! Это самое подходящее! – вскочил Джон, опрокинув стул. – Сдаю две комнаты. 10 гиней – месяц. Преклонного возраста. В дела не лезу, – прочёл Джон. – То, что нужно! Не так дорого, и старуха-хозяйка не будет мешать!

Анна внимательно прочла краткую заметку несколько раз.

«Так дёшево? Говорит, что не будет лезть в дела? А почему она это говорит? Наверное, потому что лезет в дела. Старухи такие навязчивые. Если вобьют себе что-то в голову, их не прошибить!» – роились догадки в голове женщины.

Нужно ли его остановить? Уж она знает своего Джона: если он начинает нахваливать что-то, то старается сам себя убедить в правоте своего выбора. Анна промолчала и посмотрела в окно, не обращая внимания на возражения Джона. Утро уже не казалось таким живым и приветливым. За окном шумно передвигались паромобили, стучали копыта лошадей, запряжённых в кэбы. Нестройные толпы людей перемешивались, толкались и куда-то спешили. Дым, копоть, сажа и неизменная сероватая тусклость, в которой утопал город. Утро как утро. Заботы выбили Анну из центра мироздания обратно в ресторан на окраине города.

Официант принёс счёт и с неувядающей улыбкой встал поодаль, прикидывая в уме количество чаевых. Супруги расплатились и торопливо ушли. Ни пенса сверх суммы.

Улицы города, мощенные булыжником, полностью ожили: открылись лавочки, и торгаши бережно раскладывали свой нехитрый товар вроде овощей, слегка завядших цветов, десятка два вариантов цепочек для карманных часов, ошейники для собак, крыс в клетках и ещё тысячу вещей, за которые можно было бы выручить хоть какие-то деньги.

– Песни! Но-о-овые песни! Один ярд – один пени! Кому песни? – кричал один торговец, прохаживаясь по улице с длинными рулонами бумаги с текстом.

Студенты частенько подрабатывали таким образом, переписывая старинные стихи малоизвестных авторов или старались сочинить собственные. Они пользовались спросом у рабочего люда, обученного грамоте, чтобы чем-то занять глаза по пути на рабочее место.

Два кэба, едва помещаясь на дороге, старались разъехаться. Один кучер грязно ругался на всю улицу, другой нещадно стегал тощую лошадь, которая топталась на месте, не понимая, в какую сторону идти. Мелькали редкие громоздкие паробусы. Подрагивала брусчатка под ногами: рядом был метрополитен.

Все виды современного транспорта были готовы отвезти молодую семью в любой конец Лондона. Медлительный и дорогой кеб. Шумный и людный паробус. Дурно пахнущий метрополитен. Невелик выбор, чтобы добраться до желанной квартиры. Было выбрано последнее, к тому же, нигде в Британии не было метрополитена, кроме столицы. Уиндеры со смесью любопытства и страха спустились вниз по каменным ступеням. Станция, некогда облицованная гранитом и ещё каким-то камнем, была почти полностью запачкана сажей. Только пол оставался относительно чистым за счёт ног самих пассажиров. Черный удушливый дым сочился из туннелей, клубился под сводами станции, старался пропитать собою всё вокруг. Вездесущий запах гари залезал всякому в ноздри.

У края платформы толпились люди: разномастные рабочие, дёшево одетые мещане, и меньше всего тех, кого можно было назвать зажиточными, попавшими сюда по любопытству или недоразумению. Из карманов вылезали часы, и слышались нетерпеливые возгласы на фоне всеобщего гула подземки. Голоса вдруг утихли. Какой-то рабочий в заляпанной углем куртке справил нужду прямо на рельсы, повернувшись спиной к толпе. Каждый посмотрел на него, быть может, даже осудил, но виду не подал и не издал ни звука под общим гнетущим молчанием.

Лязгнул металл. Затем еще раз. Ещё ближе. Любопытные глаза вглядывались в зияющую дыру туннеля, откуда забрезжил тусклый свет, стремительно приближавшийся. Паровоз обдал ожидающих струей пара и остановился. Стальные двери вагонов открылись. Крепкий старик-машинист, обливаясь потом, вышел из кабины, разогнул сутулую спину и направился к краю платформы у самого въезда в тоннель, где большой кучей лежали мешки угля. Машинист достал один, засыпал уголь в топку и забрался обратно в кабину. Пассажиры толкались в очередях, чтобы кинуть чемоданы и прочий груз в багажные ящики между вагонами. Мальчишка-оборванец с разбегу запрыгнул в багажное отделение, прячась от запыхавшегося полисмена. Недолго пришлось радоваться юнцу: большой чемодан приземлился прямо на его голову.

Люди разбрелись по вагонам, которые были узкими крытыми повозками без окон, без сидений. Внутри лишь тусклый фонарь. Поезд дрогнул и медленно покатился. Гул снаружи нарастал, пока не превратился в невыносимый грохот. Поезд заносило на поворотах, и те, кто не смог схватиться за стенку вагона, за плечо соседа или за иную опору, валились на грязный пол. Джон и Анна среди прочих также побывали на полу и были совершенно выпачканы. Сквозь шум было слышно, как заплакала маленькая девочка.

– Мама! Я хочу домой! – проревела она, перекрикивая поезд.

– Потерпи, моя милая! Всего две станции осталось! – прокричала мать, крепче прижимая бедное дитя к себе.

Уже на поверхности, подавляя приступы тошноты, Джон и Анна поклялись друг другу никогда, ни при каких обстоятельствах больше не ездить в метрополитене. Поддерживая друг друга, они добрели до забора, чёрным зубчатым квадратом огораживающего какое-то здание. Джон измождённо привалился к стальным прутьям забора. Анна уткнулась лбом в плечо супруга. Прохожие смотрели на пару со смесью удивления и презрения, особенно дамы, которые не понимали поведение этой «вызывающей женщины», посмевшей показать свою слабость в обществе.

– Эй! Чего встали! Здесь вам не отель «Гринвич»! Пошли отсюда! – рявкнул дородный полисмен, угрожающе помахивая деревянной дубинкой. Супруги быстро ретировались.

Нужный дом находился где-то по ту сторону оживлённой дороги, которую нужно было перейти. Но это был центр Лондона. Толпы людей, лошадей с экипажами, паромобилями смешивались, как кофе и сливки, в единое шевелящееся нечто, угрожавшее поглотить каждого неопытного приезжего.