Станислав Радкевич - мечтатель_солдат_бунтарь. Головоломка

Волоокая кассирша со вздохом приняла облигации.

– Хоть лично я… – Рысь подмигнул школьницам, и те прыснули в кулачок, – кроме как в «дурачки», ни во что не выигрываю.

Одна из школьниц, беляночка, вдруг напомнила Проклу таллинскую Таю, растаявшую в прошлой, человеческой жизни…

– Невезучие мы, – сказал он, и девчонки вновь с готовностью прыснули.

– Ничё се невезучие, – враз ожила кассирша. – Вы ж тыщу рублей выиграли!

– Вы шутите, девушка?

Рысь и Штурман уткнулись в кляклый газетный лист.

Лейтенант сразу перестал писать, а седобородый старец полез в стол. Острые гэбистские глазки, как на шмоне, просветили «везунчиков». У старика в руке блеснула лупа размером с блюдце.

– Это что же, – заученно блажил Леха, – нам теперь за ассигнациями в Магадан путешествовать?

– Почему же, – охотно поясняла оттаявшая кассирша. – Тысяча рублей – самый большой выигрыш, какой вы можете получить прямо в сберкассе. Верно, Урван Ермолаич?

Старик молча производил экспертизу. Он то подносил гулливерскую лупу к самому носу, то укладывал ее на тщательно расправленную облигацию.

Рысь и Штурман готовились к сюрпризам. Облигацию выправил Володя Воробец, король граверов 34 34 Король фальшивомонетчиков (жарг.). . Но экспертиза с лупой, да еще гэбист в сберкассе…

– Все в порядке, Дуняша, – признал наконец Ермолаич.

Счастливую тысячу считали и пересчитывали снова и снова. Был момент, Проклу захотелось выхватить ассигнации из круглых кассиршиных рук – и давай бог ноги… Но тут народ пошел фантазировать, сколько чего можно накупить за выигрыш.

– Гардероб… – откинулась в экстазе кассирша.

– …да и в гроб, – гармонично кончил Ермолаич.

– Или водки на весь поселок? – разошлась беляночка.

– А вам – шоколадку, – намекнул Штурман.

Из духоты сберкассы они с Лехой наконец вывалились на мороз. Оловянное солнце немо висело над поселком. Пронесло?

– А правда, – не угасал Штурман, – давай купим шоколаду девчонкам?

– Спятил?!

– Именем Союза Советских Социалистических Республик, – забубнил судья, – объявляю приговор по делу об ограблении кассы дражного управления в поселке Берелех Сусуманского района Магаданской области…

– Ты же знаешь, Иван, слово «вор» – оскорбительное для человека. Вот ты когда-то выйдешь из лагеря и перестанешь быть вором.

Прокл понимал: он играет со смертью. Сказал «законнику», что он не «законник», – подписал себе приговор. Не води они дружбу со Львовым, этот разговор был бы для него последним.

Но Иван Львов был не рядовой вор. Поговаривали, он вроде генсека на зонах Союза. И в обыденной лагерной жизни, и на воровских сходках он следовал не букве, а духу воровских законов. Он сам и был закон.

– Я все понимаю, Проша. Но и ты пойми: зона – моя жизнь. Другой мне не надо. Вот ты когда-нибудь видел, чтобы честный вор ни за что обидел человека? Видел – скажи: мы накажем… А вне зоны – каждый день обман. И суки там живут лучше, чем здесь. А честных, вроде тебя, гонят на этап.

– На основании собранных следствием доказательств можно сделать заключение, что означенные лица около 2 часов ночи 12 мая 1952 года действительно произвели разбойное нападение на кассу дражного управления в поселке Берелех, – долдонил судья. – С помощью холодного оружия они запугали бойца вневедомственной охраны Саркисяна Тиграна Гайковича, а затем проникли в помещение кассы и похитили денежных средств на общую сумму 21 123 рубля 43 копейки.

– …Скажи честно, Иван, а ты хотел бы вот эту свою жизнь изменить?

Прокл, вообще-то, не понимал, насколько откровенно ему дозволено разговаривать со Львовым. Одно движение его брови – и человека задушат и зарежут одновременно…

– Незачем мне меняться, Прокл. Что мне даст твоя «свобода»? Ударный труд за триста рублей в месяц? Кляп во рту? Страх, что ночью на «воронке» увезут? «Воля» та же зона, только большая. Власть там у сук – и потому беспредел. А здесь против сук – мы, честные воры, и поэтому все идет по закону. Я только на зоне чувствую себя свободным. И ты почувствуешь, дай только срок…

– …признать вышеозначенных лиц виновными и приговорить Доброжилова Прокла Харитоновича к лишению свободы сроком на 25 лет с отбыванием наказания в колонии строгого режима.

…Снежная крупа шрапнелью прошивала квадрат прогулочного дворика. Уши шапки были туго стянуты под подбородком, но снег легко находил зазоры между цыплячьей шеей и засаленными краями телогрейки. Проклу казалось: могильный колымский холод не снаружи – внутри него. Огонь души больше никогда не раздуть.

«Строгач» «Широкий» был специально задуман, чтобы ломать самых упрямых зэков. В каждом бараке было по десять камер, сваренных из легированной стали. Всю ночь истерили овчарки. Ослепительный свет прожекторов бил в камеры, на стальных стенках мерцала алмазная изморозь.

Народ косило десятками. Гибли что воры, что политические… Зона учила Штурмана: не думай о смерти, подумал о ней – уже умер. Но и учителям, и ученикам конец был один. Холодом и голодом вначале вытравляли твое «я», а потом умертвляли и плоть…

– Что, задубел, Доброжилов?

– Никак нет, гражданин начальник.

За «колючкой», опутывавшей прогулочный дворик, стоял майор Майоров. Здрасьте посрамши.

– Хочешь новость?

– Если не очень плохая, то давайте.

– А это уж ты сам суди: хорошая – плохая. – Майоров вдруг замялся. – В общем, Ус хвост отбросил.

– Чего? – Прокл подумал, что ослышался.

– Только я тебе ничего не говорил, понял? – Майоров круто развернулся и, бесприютно горбясь под ударами вьюги, зашагал вон из зоны.

Прокл поймал себя на том, что стоит у колючей проволоки с разведенными руками, как городничий в немой сцене гоголевского «Ревизора»… Сталин умер? Как это может быть? Или майор задумал спровоцировать Штурмана?

Нет! Было все-таки в надтреснутом голосе и в сиротских плечах Майорова что-то такое, что убеждало: новость – правда. Не сумеет Майоров сыграть как народный артист. Да и зачем? Что добавишь к двадцати пяти годам «строгача» за Берелех? «Вышку»? Но высшая мера давно не применяется. За нее работают зоны вроде «Широкого»…

Сталин сдох!

Прокл опрометью кинулся к бараку. У конвойного даже глаза на лоб вылезли. Вьюга или ливень – зэки всегда догуливают до конца. Шо це таке?

– Гуталинщик скопытился! – орал Прокл во все подряд волчки железных дверей. – Сталин сдох!

Он не пропустил ни одной камеры. Вертухай раз-другой ткнул его прикладом. Но он не чувствовал боли.

– Сталин сдох!!! – орал он на весь барак. – Ус околел!!!

– Хабибулин окочурился! – тяжело покатилось по зоне.