Цви Прейгерзон - Неоконченная повесть

Молодые люди присели на камень, прикрытый широкой кроной старого дерева. Шоэль смущенно отвечает на поцелуи возбужденной Фани, а та изо всех сил старается растормошить пассивного ученика «большой Паши». Нужно сказать, у нее это получается. У Шеилки захватывает дух, запах яблок и меда исходит от дыхания девушки. Под лунным светом ее лицо становится еще более соблазнительным, овеянным каким-то волшебством. Тяжело дыша, она молчит, она ждет. Но Шоэль не переходит границы: для него Фаня остается запретным цветком, который нельзя трогать. Тонкое кружево листьев и отблески света прозрачным шарфом прикрывают парочку, серебряные лучи указывают на тропинку в трепетной листве. Молчат могилы, молчат, как всегда.

На следующий день хор репетировал песню «Проснитесь, братья, пора!». Шахна Маркович проверил, как звучат по отдельности первые и вторые голоса, а затем уже велел им спеть вместе. Фаня, как обычно, фальшивила, дирижер, как обычно, терпел. До концерта оставалось меньше недели, хор репетировал каждый вечер. Что касается Шоэля, то он, помимо пения, должен был аккомпанировать на фортепиано. Молодежь также подготовила одноактный спектакль по Шолом-Алейхему «Мазал тов», где реба Алтера играл Натан Цирлин, брат Леи Цирлиной, рассказ о которой еще впереди. Зяма Штейнберг выступил в роли прохиндея-служки.

Однако вернемся к делам политическим. Летом 1917 года власть еще держалась, был какой-никакой порядок, и городок еще не переходил из рук в руки. Религию чтили по-прежнему. В Москве стала выходить ежедневная ивритская газета «Ха-Ам» [64]. Одесса тоже не отставала, продолжая выпуск журнала «Ха-Шилоах». Возобновило свою работу издательство «Мория», и намечались к выходу в свет первые четыре книжки журнала «Ха-Ткуфа» [65]в издательстве Авраама Иосифа Штибеля. Еврейские дети продолжали учить иврит в хедерах и религиозных училищах, не падал спрос и на многочисленных частных учителей. В магазинах полным ходом шла торговля; портные и сапожники, часовщики и столяры, кустари и умельцы – каждый из них продолжал заниматься своим традиционным ремеслом.

В дом жестянщика Ерухама по-прежнему набивалось много людей. Пожилые люди собирались отдельной компанией, решали свои дела, а молодежь прокладывала собственную дорогу.

Наконец состоялся праздничный концерт, организованный движением «Бней Цион». Все билеты разошлись заранее, нарасхват шли и бесплатные приглашения. Зал кинотеатра «Современник» был забит до отказа. Глава местных сионистов, Песах Кац, выступил с короткой речью о проблемах народа в странах диаспоры. После этого поднялся занавес и начался спектакль «Мазал тов».

Парикмахер Финкельштейн искусно загримировал артистов. Лицо реба Альтера казалось маской, разделенной на две части – одна половинка этой маски смеялась, другая – плакала. Передник кухарки Беллы был черного цвета, а у Фрадель – белоснежный. Хаима одели как заправского франта, и он по пижонски вертел тростью, изображая великосветского ловеласа.

Словом, Финкельштейн оказался на высоте, зато сильно подкачал суфлер: в зале отчетливо слышались его хриплые выкрики, которые сразу же повторялись сконфуженными артистами. К счастью, публика оказалась не слишком требовательной, ведь большинство зрителей состояло из родителей и родственников выступавших, которые то и дело награждали артистов долгими аплодисментами.

После перерыва на сцену вышел хор, и тут уже Шахна Маркович показал себя превосходным руководителем. Фаня от волнения еще больше фальшивила, и дирижер незаметно попросил ее замолчать. Незадачливая певица выполнила указание, но продолжала стоять на сцене в своем прелестном платье с ниткой жемчуга на шее, и старательно делала вид, что поет. В итоге песни вызвали восторг публики, а Маркович в своем элегантном фраке и при бабочке несколько раз выходил на поклоны.

Но самый большой успех ожидал Шахну, когда он исполнил на скрипке дорогую еврейскому сердцу мелодию. Ему аккомпанировал на рояле Шоэль Горовец, одетый в гимназическую форму с блестящими медными пуговицами. Вначале Шахна долго настраивал скрипку по заданной аккомпаниатором ноте, и вот, наконец, полилась музыка «Кол Нидрей» [66]Михаила Арденко. Выпускник Киевской консерватории по классу скрипки, Шахна играл просто превосходно. К сожалению, Шоэль не вполне соответствовал ему по уровню, и, как ни старался, не всегда успевал за солистом. Но неизбалованная публика даже не думала обращать внимание на подобные мелочи – скрипка Марковича покорила всех. После «Кол Нидрей» прозвучал чардаш Монти, и, конечно же, фрейлехс [67], вызвавший особый восторг зрителей.

Но вот закончился и этот прекрасный вечер, и Фейга с Мирьям поспешили домой. Пускай Шоэль не торопится – он уже вышел из-под материнской опеки, и нередко возвращается домой лишь на рассвете, когда на небе догорают последние звезды. Зато Мирьям всегда обязана быть дома до десяти вечера – таков непреложный закон для несовершеннолетних девушек местечка.

– Наверное, он и сегодня поздно придет, – грустно говорит Мирьям матери.

Толпа людей, вышедшая с ними, редеет. Прохладный ветер разносит томительные летние запахи, собаки во дворах надрываются от лая – одна начинает, вторая подхватывает, третья присоединяется… – настоящий собачий хор. Облака затягивают небо, и в редкий просвет между ними, как в окошко, то и дело с любопытством заглядывает одинокая звезда.

Ночной сторож стучит своей колотушкой. Хрипнут, захлебываются разошедшиеся собаки…

Фейга молчит – она погружена в свои постоянные заботы. Работа в столовой выматывает ее. Каждый день надо решать уйму больших и мелких вопросов. А сколько сил может быть у одинокой женщины? Дети, конечно, стараются помочь, но Фейга не хочет, чтобы они тратили время на черную работу… Если Всевышнему будет угодно, Шеилка еще получит высшее образование. А для этого нужно хорошенько отдохнуть летом…

Взволнованный событиями вечера, Шоэль выходит на улицу. Но где же Фаня? Миша Зильбер подмигивает: Фаня ушла с Зямой Штейнбергом. «Ах, вот значит как! – думает Шеилка. – Нат Пинкертон на моем месте живо раскрыл бы эту тайну…»

Представляя себя знаменитым сыщиком, он сворачивает к кладбищу. В ночной темноте, под прикрытием деревьев и высоких надгробий, трудно заметить его черный костюм. Пригнувшись, новоиспеченный Пинкретон внимательно оглядывается по сторонам, прислушивается. И вдруг… – Ага! Попались!.. – Сыщик отчетливо различает приглушенные, но такие знакомые голоса Зямы и Фани. Чувствуется, что Зяма огорчен и взволнован.

– Дурачок! – успокаивает его коварная Фаня. – Ничего между нами и не было, твой друг Шеилка еще такой зеленый!..