Георгий Турьянский - Марки. Филателистическая повесть. Книга 2

— Да, кажется, на «Киевской», — выдавил я из себя. — Вылетело из головы.

— На «Киевской» в полпервого ночи, где ж ещё. Спускаюсь в подземелье метро, ежесекундно боясь оступиться в кромешном мраке. Лестница предательски уходит из-под ног, буквально едет. Захожу на станции в лакейскую, бросаю епанчу вестовому…

— Лакейская зовется вестибюлем, — попытался я спасти Май-Маевского, — а вестовой — дежурным по станции.

Владимир Зенонович кивнул с облегчением.

— Вестибюли — жуткое место. Этот ваш вестовой — …

И он назвал слово, которое советский писатель не может заменить, не уронив своего достоинства перед Отечеством.

— Да, в метро тесно, — поддерживал я беседу.

— Толчея, как на Хитровке. Останавливаю подземную пролётку на электрическом ходу. И сразу вижу: он! С марки «Будь героем». «Братец, — говорю ему, — где ж твоя трёхлинейка, где котелок и скатка?»

Врал он самозабвенно, но Колчак слушал серьёзно. Видимо, после возвращения из ссылки в альбоме ещё плохо ориентировался и совершенно не знал марки московского метрополитена.

— Вы с ним заговорили?

Красноречие Владимира Зеноновича разом иссякло. Он засопел и съёжился.

«Теперь ему конец, — пронеслось в моём мозгу, — его вранье в следующую минуту несомненно откроется». Однако не тут-то было.

— Разумеется! — радостно выкрикнул новоиспеченный барон Май-Мюнхгаузен и ударил для наглядности себя в грудь, — Достаю припасённый коньяк, угощаю им «героя» и себя. До этого момента всё складывается хорошо.

Дальше Май-Маевский строчил, как пулемёт.

— «Братец, говорю, почему у тебя хомут рассупонен, в грязи, подбрюшник рваный, шлея болтается?» Потом по русскому обычаю бутылкой бью извозчика по затылку, отнимаю винтовку и сбрасываю его с облучка вслед за котелком и скаткой.

— Ну? — поторопил адмирал.

— Гоню в потёмках вдоль по Киевской, по Тверской-Ямской. Фонари. Электричество. Мимо встречные пролётки. Ветер свистит в ушах. «Эй, залетные!»

— Дальше! Дальше!

— Дальше больше, — перевёл дух Владимир Зенонович, вытирая пот. — Слышу крики со всех сторон: «Стой, стой!» Загрохотали выстрелы. Над головой фонарь — вдребезги, стеклом всего обсыпало. С облучка пытаюсь стрелять…

— Эх, пулемёт бы! — тоскливо тянул адмирал.

— Только на станцию вылетел, сразу окружили. Вижу, со всех углов лезут с красными повязками.

— Красные в метро, — не скрывал Верховный раздражения. — Много их?

— Полная зала. Не русские, а какие-то узкоглазые уличные девки.

— Дружинники! — снова встрял я.

— Разношёрстная такая дружина, — кивнул Май-Маевский. — «Ваши документы, пройдёмте в отделение». Решаю открыть беглый огонь из винтовки. В винтовке, как назло, ни единого патрона!

— Проклятье! — взревел адмирал Колчак. — И это называется боевая операция? У вас всё?

— Всё, — развёл руками Май-Маевский. — Составили протокол за нахождение в пролётке в нетрезвом виде. Завязали, уличные девки, руки, глаза, потом украли штаны и — сюда. Как говорится, честь имею!

— Какая честь? Потеря штанов приравнивается в боевых условиях к спуску флага! Вам ясно? — рявкнул Правитель.

— Так точно, Ваше Превосходительство, — стоя по струнке и слегка покачиваясь, отрапортовал Владимир Зенонович.

— Нет, только подумать! Этот Чингисхан — хитрая лиса. Подослать китайцев, переодетых дружинниками! — Колчак глухо ударил кулаком по стене и отвернулся от нас.

— Так точно, — щёлкнул невидимыми каблуками Май-Маевский. — Мы его за своего держали, думали китаёза полезная, ничего никому не разболтает. А он уличная девка оказался. А вас, простите, как им ветром сюда занесло?

Но Колчак лишь отмахнулся. Дескать, даже рассказывать противно. Я же не утаил известие о том, как был схвачен прямо в доме старика во сне.

Для себя я решил, что где бы ни поймали Май-Маевского на самом деле, это тоже дело рук Чингисхана. Скорее всего, подумал я, генерал ни в какое метро не ходил, а его прямо из «Яра», пьяного, сюда и приволокли.

— Теперь нас трое, — высказался Александр Васильевич. — А это уже сила. Плюс Попов, готовящий наше освобождение снаружи. Не станем терять времени. Думаю в нашем положении, вполне возможно бежать или хотя бы оказать сопротивление тюремщикам.

— Каким образом мы станем оказывать сопротивление тюремщикам? — не понял я.

— Либо активным — пытаться с ними вступить в открытый бой. К сожалению, этой возможности мы лишены. Либо пассивным — например, отказываясь принимать китайскую пищу, — объяснил Александр Васильевич.

У меня сразу стало спокойнее на душе от мужественных слов адмирала. Май— Маевский, наоборот, глубоко вздохнул и заметно погрустнел.

— Владимир Зенонович, — прервал тишину Правитель России. — Предвосхищая ваши вопросы, Владимир Зенонович, скажу следующее. Открывшись Попову, человеку военного ведомства, вы поступили единственно верно, в данной ситуации в отличие от предыдущей, не посрамили честь офицера.

Май-Маевский ещё раз шумно вздохнул и тихо произнёс:

— Благодарю, Ваше Превосходительство. А то у меня, знаете, на сердце кошки скребут.

— Полноте, в наших рядах предатель, а когда вы приготовились стрелять, у красных был явный перевес в живой силе, — ответил Его Превосходительство примирительно. — Запомните на будущее, терять флаг, равно и форму, непозволительно ни при каких обстоятельствах.

Было понятно, что Правитель ничего не заподозрил в выдуманной истории.

— Итак, Владимир Зенонович, — продолжал Колчак. — Подведём итог. Вы дрались до последнего патрона, но сдались превосходящим силам противника. Отделаетесь служебным взысканием за невыполнение задания и утерю брюк.

— Всё хорошо, что хорошо кончается, — заключил я.

Но Колчак сделал мне внушение.

— Попрошу гражданских не вмешиваться, когда между военными идёт разбор операции!

Май-Маевский совсем повеселел и воспрял духом. Пот, катившийся с его лба, он, уже спокойнее и не стесняясь, вытирал рукавом и фуражкой. Он подошел ко мне.

— Уф, — раздалось тяжёлое дыхание у меня над ухом. — Пронесло, кажется. Думал, конец.

Мы обменялись рукопожатиями. Я отошел к Верховному и задал вопрос, мучивший меня всё время. Фразу свою я несколько раз прокрутил в голове, прежде чем её произнести.

— Скажите, Александр Васильевич, — мне показалось, он не ответит. — Александр Васильевич, неужели вы полагаете, путём нападения на красноармейцев и взрывом мавзолея можно изменить государственное устройство?

Адмирал на моё удивление ответил:

— Понимаю вас. Но надо же с чего-то начинать. А у нас и оружия-то нет. Вот и охотимся пока за одиночками. Когда наберём винтовок и пулеметов, пойдём дальше — наносить максимум вреда антинародному и безбожному государству, в котором мы живём.