Ким Лиггетт - Последняя жатва [litres]

Она нетерпеливым жестом делает мне знак замолчать.

– Я считаю, что он один из тех шестерых, но ему удалось оказать нечистому отпор. Он особенный, не такой, как все.

Служители церкви продолжают переговариваться с таким видом, будто меня здесь и вовсе нет. Их голоса звучат все более и более возбужденно с каждым брошенным на меня критическим взглядом.

– В чем дело? Что-то не так? – спрашиваю я.

Она морщит лоб.

– Они считают, что это слишком рискованно.

– Не могу не согласиться.

Мисс Грейнджер качает головой.

– Нет, это не слишком рискованно ни для тебя… ни для нас.

Священнослужитель в более высокой шапке говорит что-то безапелляционным тоном, и оба они поворачиваются к нам спиной.

– Ради этого я готова рискнуть своей карьерой, – говорит мисс Грейнджер и выступает вперед. Они поворачиваются и оба устремляют на нас испытующие взгляды. – Он как раз тот, кто нам нужен, – стоит на своем мисс Грейнджер. – Он может спасти их всех. У нас есть уникальная возможность изучить их, причем прямо изнутри. Клэй может помочь нам добыть доказательства, необходимые для того, чтобы дать санкцию на экзорцизм до того, как будет отнята хоть одна жизнь.

Похоже, эти ее слова заставляют их задуматься.

Священнослужитель с рыжеватой бородкой внимательно смотрит на меня, и возникает такое чувство, будто он глядит прямо мне в душу. « Tu autem casus?»

– Что? – спрашиваю я. Я понятия не имею, о чем он говорит, но мне становится здорово не по себе. Ища помощи, я смотрю на мисс Грейнджер.

– Он спрашивает, не порочен ли ты. – Она заливается густой краской, ползущей вверх от ее воротника. – То есть был ли у тебя…

– Что… был ли у меня когда-либо секс ? – Я ерошу волосы пальцами обеих рук. – А это-то здесь при чем? – Кардинал и архиепископ просто продолжают смотреть на меня с каменными лицами. – Ничего себе… вообще-то это очень личный вопрос, но я отвечу – нет, не был.

Когда они, кардинал и архиепископ, начинают совещаться, мой взгляд невольно обращается к выходу. Меня охватывает точно такое же чувство, какое я испытывал в спальне мисс Грейнджер, где меня окружали все эти бесчисленные распятия. Мне в эту минуту хочется одного – убраться отсюда.

Наконец эти двое говорят что-то мисс Грейнджер. Она кивает и смотрит на меня с натянутой улыбкой.

– Что тут вообще происходит? – спрашиваю я.

– Они согласились окрестить тебя.

– Меня и так уже окрестили. Когда я был младенцем… в реке.

– Католическая церковь не признает пресвитерианского крещения.

– Я не пресвитерианец, а баптист.

– В глазах католической церкви это одно и то же, – говорит она.

Служители церкви встают рядом с чем-то вроде купальни для птиц, бормоча какую-то молитву.

– Лично я ничего ни о чем таком не знаю.

– Клэй, пожалуйста. – Мисс Грейнджер смотрит на меня. – Это не займет много времени. – Она сует мне в руки халат и ведет меня за хлипкую ширму, стоящую слева от алтаря.

– Поверить не могу, что я это делаю, – говорю я, зайдя за ширму и сняв рубашку и джинсы. И надеваю халат. Он не мягкий и не пушистый, не такой, какие показывают в пафосных рекламных роликах отелей. Он тонкий и колючий, и от него странно пахнет.

Я выхожу из-за ширмы, но мисс Грейнджер преграждает мне путь.

– Сними также нижнее белье и носки.

– Вы это серьезно?

Она устремляет на меня умоляющий взгляд.

– Ты нужен Эли… Ты нужен мне .

Глубоко вздохнув, я стягиваю с себя трусы и носки.

Она ведет меня в центр нефа, туда, куда падает свет, проходящий через витражи.

Священнослужители спускаются с алтаря, держа в руках небольшие серебряные чаши, и становятся по бокам от меня.

– Теперь тебе надо обнажиться полностью, – говорит мисс Грейнджер.

– Что? Ну, уж нет. – Я смущенно скрещиваю руки на груди.

– Клэй, сначала они должны тебя проверить… удостовериться в том, что на тебе нет метки дьявола.

– Я и так могу уверить вас, что на мне ее нет – я принимаю душ каждый день, иногда даже по два раза в день…

– Я тебе верю, но это единственный путь. – Мисс Грейнджер кладет ладонь на мое предплечье. – Если тебе это поможет, закрой глаза. И думай о чем-нибудь приятном. Знай: я не допущу, чтобы с тобой что-то произошло.

Я глубоко вздыхаю, закрываю глаза и, развязав пояс халата, сбрасываю его с плеч на пол.

– Пожалуйста, раскинь руки в стороны, – говорит мисс Грейнджер.

Я делаю то, что она сказала, и пытаюсь стоять неподвижно, но внутри у меня все дрожит. Я чувствую ее теплое прикосновение к моему левому запястью, чувствую, как она проводит пальцами по всей длине моей руки до самого плеча.

– Чисто, – шепчет она.

Священнослужители монотонно поют молитву, и я чувствую, как кожу моей левой руки сбрызгивают какой-то холодной жидкостью. Я делаю шумный судорожный вдох.

– Это всего лишь святая вода, – шепчет мисс Грейнджер. – Она нужна, чтобы защитить тебя.

Потом они делают то же самое и с моей правой рукой.

Затем мисс Грейнджер, зайдя мне за спину, проводит пальцами по моим лопаткам, потом по позвоночнику, и я чувствую, что покрываюсь гусиной кожей. Но это происходит не только от холода или от прохладной воды, стекающей по моей коже… дело еще и в ее прикосновениях, и уж такое чувство мне в эту минуту точно ни к чему. Мисс Грейнджер красивая женщина, но ведь она еще и мой психолог-консультант. Брызги святой воды холодят мою спину.

Мисс Грейнджер встает прямо передо мной. Я слышу, как подолы одеяний священнослужителей шелестят по блестящему мраморному полу, когда они меняются местами. Я чувствую, как между моими коленями скользит рука, и едва не выпрыгиваю из собственной кожи.

– Это всего лишь я. Не мог бы ты расставить ноги? – Голос мисс Грейнджер звучит успокаивающе. Четырехглавые мышцы моих бедер напрягаются от ее прикосновений.

Я стараюсь не думать о том, что сейчас она совсем близко, о том, что ее теплые пальцы надавливают на мою кожу, но у меня все равно разыгрывается воображение.

Я открываю глаза, надеясь, что вид храма поможет мне подавить чувство, нарастающее внутри, но видя, как она стоит передо мной на коленях, я вдруг замечаю выглядывающую из-под блузки на ее плече черную бретельку от того самого кружевного боди.

Я снова зажмуриваю глаза. Господи, Клэй, только не сейчас. Я пытаюсь думать о чем-нибудь другом – о чем угодно, лишь бы не об этой черной бретельке на ее коже. О теленке, попавшем под ножи жатки. О корове с вспоротым брюхом. О металлическом распятии, покрытом кровью. Об Эли, прижимающей ко рту кошку. Но уже слишком поздно.

В храме воцаряется мертвая тишина. Как будто мы все здесь затаили дыхание.

Священнослужители брызгают святой водой мне на грудь. Я судорожно втягиваю в себя воздух.