Стюарт Тёртон - Дьявол и темная вода [litres]

– Совершено гнусное преступление, – произнес он, как только констеблю в рот засунули кляп. – Украдена чрезвычайно ценная вещь. – Он подождал, чтобы все прониклись серьезностью обвинения. – Я считаю констебля виновным в преступлении, но не верю, что он действовал в одиночку. Пока украденная вещь не будет возвращена, здесь каждое утро будут пороть кого-то из команды.

Матросы негодующе завопили.

Аренту подумалось, что генерал-губернатор только что поднес пылающий факел к «Саардаму».

– Двадцать ударов в полную силу, капитан стражи! – скомандовал генерал-губернатор, кивая барабанщику.

Дрехт тряхнул плеткой и замахнулся.

Он старался подгадать удар так, чтобы он совпал со звуками барабанного боя – какое-никакое, а милосердие. Констебль поймет, когда ждать следующий удар, и подготовится к боли.

Плеть щелкнула в воздухе и впилась в спину констебля. Раздался жуткий вопль, матросы с отвращением застонали, когда им в лицо брызнула кровь.

– Никто не желает признаться в содеянном или сообщить, что ему известно о преступлении? – спросил генерал-губернатор таким тоном, будто ответившему даже долгая и мучительная смерть покажется благом.

Никто не ответил, и Дрехт вновь замахнулся плетью.

Ударов было двадцать, как приказано, несмотря на то что после двенадцатого констебль потерял сознание.

К счастью для него.

Когда все было кончено, Дрехт швырнул плеть на пол.

Дул холодный ветер, мокрая от пота спина констебля покрылась гусиной кожей.

Арент выхватил кинжал, разрезал веревки и подхватил старика. Потом бережно, как только мог, понес в лазарет.

Барабан смолк, матросы вернулись к своим делам, затаив ненависть.

Вос стоял на шканцах, сцепив руки за спиной. Под маской равнодушия скрывались темные думы.

Склонившись над письменным столом, Лия копировала чертежи Причуды и напевала веселую песенку. По левую руку Лии лежал оригинал, испещренный странными изображениями шестерней, орбит, Солнца, лун, звезд и инструкций на латыни. Большинство людей сочли бы все эти символы не менее дьявольскими, чем рисунки в «Демонологии».

Лия не отвлекалась на эти мысли. Она сосредоточилась на чертеже, поскольку он был точен и идеален в расчетах. В Батавии она три недели вычерчивала оригинал, и теперь каждое пятнышко чернил и пота напоминало ей о тех ужасных днях. Несмотря на страшную жару, отец запер ее в комнате до окончания работы.

К Лии никого не допускали, боясь, что она отвлечется и сделает ошибку, но мама все равно приходила и тихонько баюкала уставшую дочь, а с появлением отца пряталась под кроватью. Воспоминание о том, как мама вылезала из-под кровати вся в пыли, наполняло сердце Лии бескрайней любовью.

В дверь настойчиво постучали.

Лия в панике принялась искать, чем бы накрыть чертежи, но успокоилась, услышав голос Кресси:

– Это я, милая.

Кресси приоткрыла дверь и скользнула внутрь.

За дверью Лия углядела Маркуса и Осберта, играющих с волчками, которых она смастерила им в Батавии. Мальчики гонялись за игрушками по коридору под присмотром Доротеи. Они считали эти игрушки волшебными, а сама Лия – просто деревяшками. Иногда она жалела, что уже выросла и не испытывает такую радость. Мама всегда старалась чем-нибудь ее занять, но маленькой девочке одиноко расти в форте.

Зато у нее было много времени на изобретения.

Кресси взяла со стола почти законченную модель «Саардама» и повертела ее в руках. Она была идеальна до малейшей детали. Даже оснастка присутствовала.

– Вот это Сара просила тебя сделать? – пораженно спросила Кресси.

– Да.

Лия отодвинула скрытую защелку, и кораблик разделился пополам. Внутри был виден каждый ярус. Она открыла маленькую дверцу:

– Я рассчитала, в каких местах можно сделать тайники, так чтобы их содержимое не нарушало остойчивости.

– Да их тут десятки! – удивилась Кресси.

– Да, – согласилась Лия.

Кресси поставила деревянный кораблик обратно на стол и принялась рассматривать чертежи, ласково поглаживая Лию по длинным черным волосам.

– Ты и сама чудо, – сказала она. – И творишь чудеса.

Лия покраснела от удовольствия.

Огладив на себе платье, Кресси села на краешек кровати:

– Я хотела… – Она осеклась. – Сегодня вечером я увижусь с твоим отцом. Принести еще чертежи?

– Да, пожалуйста, – сказала Лия, просматривая бумаги. – Тут работы еще на час или чуть больше.

Кресси смущенно кашлянула:

– Я никогда не спрашивала, что ты… Ты согласна с нашими планами?

– Согласна? – Лия наклонила голову, совсем как Сара, когда та не понимала, как истолковать вопрос.

– Сама-то ты этого хочешь? – напрямик спросила Кресси. – Твоя мама твердо уверена в том, что делает, но, может, ты сама хочешь чего-то другого?

– Мама говорит, что, если я вернусь в Амстердам, отец заставит меня выйти замуж за того, за кого я не хочу, – сказала Лия, пытаясь понять, к чему клонит Кресси.

– Это мама так говорит. – Кресси подалась вперед. – А что думаешь ты? По-твоему, плохо выйти замуж за того, кого тебе выбрали?

– Не знаю, – сказала Лия осторожно, будто ступая на незнакомую тропу. – Ты ведь уже выходила замуж по сговору.

– Да, в первый раз. Второго мужа я выбрала сама. И возможно, третьего тоже, если откажусь от графа Астора и выйду за Воса.

– Он герцог, тетя Кресси.

– Вос сказал, что граф.

– Я уверена, что он сказал герцог. Обычно он не ошибается.

– Значит, отвергну герцога, – продолжала Кресси равнодушно.

– Но я думала, ты терпеть не можешь Воса.

– Да, какая-то часть меня по-прежнему его не выносит, – признала Кресси, подразумевая, что эта часть не важна. – Он всегда казался мне ничтожнейшим из людей, но его предложение очень привлекательно. И доказывает, что у него есть тщеславие. Кстати, именно отсутствие тщеславия мне не нравится больше всего.

– Но ты же не любишь Воса, – озадаченно произнесла Лия.

– Ты – истинная дочь своей мамы. – Кресси с нежностью посмотрела на девушку. – Можно притвориться, что любишь, милая. Можно даже убедить в этом саму себя, если очень постараться. А вот состояние не выдумаешь. Брак – это такое неудобное удобство. Оковы, которые мы надеваем ради безопасности.

– Мама говорит, что лучше быть свободной, чем жить в золотой клетке.

– Мы с ней часто спорим на эту тему, – фыркнула Кресси. – В отличие от твоей мамы, я не верю в то, что женщина может быть свободной в мире сильных мужчин. Что проку в свободе, если в первом же темной переулке на тебя нападут? Мы не можем драться, а потому поем и танцуем – и в итоге выживаем. Корнелиус Вос меня обожает, а если он разбогатеет, у нас получится идеальный союз. Мои сыновья получат хорошее образование, защиту и станут наследниками достойного их состояния. Если я отрину надежность ради надуманной свободы, что с ними станется? Где они будут жить, что есть, какое будущее их ждет? А меня саму? Я окажусь во власти любого похотливого мужлана, которому вздумается наложить на меня лапу. Нет, нет и нет. Брак – это цена, которую я согласна заплатить за привилегию быть знатной дамой, и цена разумная. Для женщины опаснее всего бедность. Мы не очень-то приспособлены к жизни на улице.