Михаил Парфенов - Голоса из подвала [litres]

Вскоре начались работы по сносу соседского дома и постройке на его месте нового. Владельцы, обнаружив на своей земле неучтенную оранжерею, тут же приступили к ее ремонту. Но работу пришлось на время отложить: пересаживая розы, они наткнулись на груду костей, закопанных в углу оранжереи. Экспертиза подтвердила, что кости принадлежат Екатерине Салминой, без вести пропавшей в девяносто пятом году. Подозрение пало на безработного Павла Кихаева. Но предъявить ему обвинения было невозможно ввиду того, что Кихаев скончался через три дня после ночного приключения Леры.

Год спустя уже взявшая фамилию Камышева Лера рассказала мужу о событиях летней ночи, и тот поверил каждому слову. Умолчала она лишь о том, как они с дочерью вернулись в теплицу, чтобы собрать букет, а на следующий день отвезли его к дому Пал Палыча и оставили на пороге: груду темно-лиловых цветов с кровавыми сердцевинами.

Исчезновение пьяницы заметили лишь неделю спустя. Участковый, взломавший его дверь, рассказывал, что мужчина сидел в кресле, задрав к потолку изуродованное родимым пятном лицо. Кое-кто, приняв лишнюю рюмку, клялся, что на каждом глазу пьяницы лежало по черному лепестку розы, а из его распахнутого в безмолвном крике рта росли живые, покрытые шипами стебли.

Ни Лере, ни Насте Королева Цветов больше не снилась.

– Здравствуй, мальчик…

– Здравствуй, здравствуй, здравствуй…

– Слышишь?..

– Слышишь, слышишь, слышишь…

– Помнишь?..

– Помнишь, помнишь, помнишь…

– Как тебе эта новая чудесная история?..

– Как тебе вновь оказаться в подвале?..

– Словно вернулся в родную семью, правда?..

– Словно вернулся к маме…

– К маме, маме, маме…

В отличие от родителей, Настёна Рогачева в свои годы смущаться и сидеть тихонечко на одном месте дольше пятнадцати минут не умела и не могла. Вскочила, подергала маму Веру за подол платья, заскакала вокруг стола гарцующим жеребенком. Чудом не сверзила хрусталь с трюфелями, едва не споткнулась сама о вытянутые ноги дремлющего хозяина квартиры.

– Тише ты! – шикнул Дима Рогачев. – Не у себя дома…

Послал жене сердитый взгляд. Он-то вообще в гости к Сатуровым идти не хотел и весь вечер ощущал себя не в своей тарелке, что и неудивительно посреди чужой посуды, столовых приборов, дорогой мебели, сувениров, игрушек.

Вера, покраснев, залепетала извинения.

– Ничего-ничего, дорогая, пускай играет, – радостно взвилась Натали Сатурова. – Это же так мило, так искренне, по-детски! Правда, Сержик?

Растекшийся на кресле пузом кверху Сатуров ничего не ответил. А Натали продолжала, обращаясь уже напрямую к Настёне:

– Солнышко, у нас так много красивых комнаток, где ты можешь спрятаться от мамы и папы! Хочешь, покажу?

Поднялась, чуть покачиваясь, как тонкое деревцо на ветру.

«Ну прям Галадриэль, – раздраженно подумал Дима. – Царевна эльфийская, мать ее ети».

Зубы Натали-Галадриэль сияли винирами, губы пухли филерами, а глаза любовью – Диме от этого показушного, насквозь искусственного счастья стало еще больше не по себе.

– Мы покурим пока, – сказал он.

– Курите-курите! Балкон полностью в вашем распоряжении.

– Тапки там… – взбрыкнул сквозь сон Сатуров. Волосатая рука с трудом оторвалась от подлокотника, повисела секунду в пьяной невесомости и мягко опустилась обратно. – Сами найдете, короч…

Вечер пах свежестью и разгонял туман, осевший в голове после двух бутылок шампанского. Дима, прочистив горло, сплюнул в клубящуюся над слабо освещенным подъездом мглу. Вытянул из пачки сигарету, покрутил ее в пальцах.

– Надо бы нам уже собираться, тебе не кажется?

– А не слишком рано?

– Нет. Сколько мы тут уже, часа два? Как по мне, то это на два часа дольше, чем следовало бы.

– Просто не хочется их обижать.

– Да насрать уже, Вер…

Она поморщилась, но Дима слишком устал, чтобы выбирать выражения.

– Странные они… Это, блин, вообще самый странный праздник, на каком я только бывал.

– Ну, Дим, не стоит преувеличивать. Нормально же посидели.

– Они и без нас отлично справлялись. Вон, босс ваш, еще до нашего прихода нахрюкаться успел.

Жена посмотрела на него с осуждением. Дима давно перестал удивляться тому, как много разных эмоций она могла выражать одной лишь синевой своих глаз. Привык, хотя и продолжал любить Веру.

– Ты же знаешь, что я прав.

– Зря ты так. Все-таки у людей горе.

– А к чему тогда это все, Вер? Почему только нас и позвали? Мы ж и не знаем их толком, что за люди… Странно.

Внизу текла ленивая дворовая жизнь: подросток выгуливал овчарку, мужик склонился над открытым капотом «Калины», дама в широкополой летней шляпке искала среди опавшей листвы каштаны. В щелях плотной застройки алел кровоподтеками закат.

Вера прикусила губу.

– Сергей – владелец компании. Наташа – директор, начальство мое; как тут откажешь?

– Нет, это понятно. Карьерный рост, все дела… Но вот ты, скажи, знала, что у нее днюха только в ноябре?

– Не знала, конечно.

– Вот и я думал, что тут толпа народу будет. Странно, опять же, что не отменили после случившегося, но у богатеев свои причуды – я так думал. А тут такое… Охренеть же, Вер.

Прикурил помятую сигарету от зажигалки, передал жене. Себе достал еще одну. Рядом зазвенел комар. Дима наугад выдохнул в сторону звука дым.

– А все эти вещички детские, по квартире раскиданные, ты видела? Коляска в коридоре стоит – разве ж это нормально…

– Ну, наверное, по-своему переживают…

– Да они ведут себя так, будто ничего не произошло! Словно завтра собственной Настёной обзаведутся.

Он пару раз глубоко затянулся, собирая мысли «в кучку».

– Знаешь, что меня добило? Игрушки. У них даже в сортире на бачке какой-то гном сидит. Гном, Вера. В сортире. Вот что это за хрень – дежурный по унитазу?

– Ох. – Она посмотрела внутрь комнаты, ища взглядом дочь.

Кончик тлеющей в тонких женских пальцах сигареты начал едва заметно подрагивать.

– Понимаю, неудобно. Но ты сама подумай – они решили отпраздновать день рождения неродившегося ребенка. Что само по себе… Нас позвали. Да еще с Настей. Разве это нормально? – повторил Дима.

– Настёна… – голос Веры дрогнул, когда она посмотрела на мужа. Со дна маленьких синих озер поднималась, проблескивая на концах ресниц маячками-слезинками, паника. – Я думала, для Наташи это как антистресс…

– Спокойно. – Дима выхватил из ее трясущихся пальцев сигарету. – Просто давай уже собираться и уходить.

Сатуров храпел. Шелковая рубаха расстегнулась, обнажив кружево черных волос на жировом валике пуза. Мерно постукивал маятник механических часов. У телевизора сидел плюшевый розовый слоник. Со стены на взволнованных гостей взирала африканская (а может тайская, Дима не разбирался) маска. Они прошли мимо кресла, серванта, мимо стола с рюмками и бокалами, с мясными нарезками, магазинными соленьями, конфетами, нетронутым тортом с торчащей из него, как шпажка канопе, одинокой потухшей свечой.