Йон Линдквист - Икс. Место последнее [litres]

Именно так Линус чувствовал себя, пробираясь по лесным тропам неподалеку от Кюмлинге. Словно сознание отделилось от тела и теперь витало над плечами и управляло его движениями при помощи телепатии. Знание, которое он вынес из пыток и обучения, никуда не делось. Он – ничто в этом мире, все не всерьез, а лишь игра, в которую его посадили играть.

То, что он убил человека, его ничуть не угнетало. Конечно, тот был в обличье медведя, но, насколько Линус понял, в этом мире Сергей тоже никогда не вернется в бизнес. И все же его это не тяготило, поскольку и тяготить-то было нечего, ведь он – ничто. Растянутые после электрошока сухожилия и мышцы адски болели, но это происходило где-то в другом месте. Внутри воздушного шара все было спокойно.

Это одновременно кружило голову и доставляло удовольствие. Еще с периода полового созревания Линус ненавидел свое тело. Прежде чем заняться сексом с Кассандрой, он всегда выключал свет, и дело тут было не только в ее дряблой фигуре. Он не хотел видеть собственные выпирающие тазовые кости, тощие бедра и узкую безволосую грудь – все это возбуждало так же слабо, как и содрогания Кассандры.

Теперь это не имело никакого значения. Марионетка, которой он управлял между мокрыми елями, была просто вещью, с которой ему приходилось жить. Линус не испытывал ни стыда, ни страха. В душе он гепард – вот что важного можно о нем сказать. Он это увидел, прочувствовал, прожил.

Он спал всего три часа, и, может, это повлияло на восприятие, но едва ли оказалось решающим. Посмотрите на это тело! Температура чуть выше нуля, а оно ковыляет в промокших ботинках, футболке и легкой куртке. Оно холодное как лед, но мерзну ли я? Нет. Я не могу мерзнуть, ведь я ничто .

Линус вышел из леса на уровне забора вокруг станции Кюмлинге, перрона метро, который так и не ввели в эксплуатацию. Они с Хенриком и Матти хотели устроить туда экспедицию, посмотреть на место, где поезд-призрак «Серебряная стрела» останавливается, чтобы забрать мертвецов, но так и не собрались. Линус пошел вдоль забора в сторону станции Халлонберген, касаясь его пальцами левой руки. Замерзшие пальцы зудели, но это ощущалось словно на расстоянии. В правой руке он нес пакет с содержимым на полмиллиона. Это просто факт. В одном кармане куртки у него лежала стеклянная банка еще большей стоимости, в другом – пистолет. Забавно.

Икс выложил оба предмета на стол перед Линусом, показал на пистолет, небольшой «ЗИГ Зауэр», и сказал: «Чтобы не убегать». Затем показал на стеклянную банку: «Если придется бежать».

Ботинки у Линуса хлюпали, а он все шел вдоль ограждения и вспоминал лето, напевая самую надоедливую песню в сезоне: «I got that sunshine in my pocket, got that good soul in my feet…» [53] « У меня в кармане солнце, а в ногах – веселый дух » ( англ. ) – цитата из песни Джастина Тимберлейка «Can’t Stop The Feeling!».

– Скажи что-нибудь.

Полминуты Кассандра сидела, уставившись на пакет, который Линус выложил перед ней на кухонный стол. Сам он сидел напротив, завернувшись в плед. Переохлаждение и боли, несмотря ни на что, дали о себе знать, когда он наконец оказался в тепле, а брюки и футболка сохли на батарее. Пока Кассандра развешивала его одежду, он спрятал «ЗИГ Зауэр» в комод в прихожей, в который она никогда не заглядывала.

Молчание Кассандры начало его раздражать, и он повторил:

– Слышишь? Скажи что-нибудь.

Глаза Кассандры были так густо подведены черным, что она напоминала панду. Она посмотрела на него со словами:

– Это что-то новое.

Линус пожал ноющими плечами:

– Да ладно, дело только в количестве. Все то же самое, только в десять раз больше.

– Нет. В таких количествах это уже что-то новое.

Линус взял в руки сверток, он был чуть больше кирпича. Предплечья пронзил укол жгучей боли, Линус неловко выпустил сверток из рук, и тот с глухим шлепком упал на стол.

– Это килограмм, – сказал он. – Предмет. Вещь. Нам надо с этим разобраться. За труды получим сто пятьдесят тысяч. Из них тридцать тебе.

Казалось, что Кассандра наконец готова оценить ситуацию с коммерческой точки зрения, поскольку она наморщила брови и спросила:

– Ты что, теперь получаешь только пятнадцать процентов?

– Нет, тридцать. Но толкать надо по пятьсот за грамм.

– Пятьсот? Это же дешевле, чем плохая трава, а это ведь…

– Тем не менее теперь это так.

Кассандра сложила руки на груди и съежилась, словно от холода.

– Стрёмно, Линус. Адски стрёмно. Как ты можешь об этом не думать?

– Я же сказал. Потому что это неважно. Потому что весь этот мир неважен.

Он рассказал Кассандре все, насколько запомнил. Как его поймали, пытали, подвесили на крюк. Спасение и все, что было потом. Как его вывезли в поле, бой с Сергеем. Как пробирался в темноте, и, наконец, заброшенный кемпинг на краю поля Йервафельтет. Кассандра слушала, не перебивая и не возражая, апатично глядя на Линуса панда-глазами. Возможно, она приняла слишком много успокоительного.

– Ты ничего не хочешь спросить? – В голосе Линуса проскользнула ироническая нотка.

– Хочу, – ответила Кассандра. – Почему ты жив?

– В смысле?

– Все остальные, кто принимал участие в этом… как ты говоришь, обучении, покончили с собой. А ты нет – почему?

Пока Кассандра не задала этот вопрос, ему это даже не приходило в голову. Линус попытался вспомнить обучение, из чего оно состояло, и единственным, что удалось воскресить в памяти, был мрак и осознание того, что мрак – все, а он сам – ничто. А когда Икс положил руки ему на плечи, Линус физически ощутил, как это понимание разлилось по телу.

– Потому что он мне не позволил, – сказал Линус.

– То есть? Обучение есть обучение, насколько я понимаю. Все узнают одно и то же, и я, уж извини, знаю это уже давно.

– Нет, – сказал Линус. – Есть разные способы это узнать.

– М-м-хм. Ты теперь буддистом заделался?

Раньше саркастический тон Кассандры привел бы его в ярость или вообще уничтожил. Но Линус знал то, что знал, даже если не мог выразить это словами. Не успела она отпустить очередной циничный комментарий, как он вытащил килограмм товара, положил его на стол и тем самым заткнул Кассандре рот.

Теперь она сидела, сложив руки на груди, и со страхом смотрела на завернутый в пленку сверток, словно перед ней под тонким покрывалом, свернувшись, лежала кобра, напряженная и готовая к броску. Вдруг что-то произошло. Воздух вокруг нее изменился, словно до упора вывернули диммер. Она расслабилась, опустила руки и даже улыбнулась:

– Ты прав.

– В чем?

– Что это неважно. Знаешь, что я начала делать?

– Не-а.

Указательным и средним пальцами правой руки Кассандра изобразила две ножки, которые зашагали по столу.

– Я начала подниматься на крышу. До самого края. – Пальцы дошли до края стола и закачались, шелушащиеся, покрытые черным лаком ногти нависли над обрывом. – Я переступаю по сантиметру до тех пор, пока почти половина ноги не окажется за пределами крыши…