Йон Линдквист - Икс. Место последнее [litres]

– Твою мать, Кассандра.

– Подожди. Сейчас будет самое главное. Я нахожу положение, в котором центр тяжести на самом краю крыши и хватило бы дуновения ветра в спину, чтобы упасть вперед. А потом стою и жду. Вот что я начала делать.

– Разве не ты говорила, что самоубийство типа так же бессмысленно, как и жизнь, и что ты хотя бы поэтому не станешь пытаться?

– Это не самоубийство. Я просто даю бытию шанс покончить со мной. – Кассандра взвесила в руках сверток. – И тебе нечего жаловаться. Вот о чем я сейчас подумала, и эта мысль придала перспективу всему этому дерьму.

– Я не хочу, чтобы ты этим занималась. Не хочу, чтобы ты умерла.

– Могу перестать. Если ты мне кое-что пообещаешь. Снова. Помнишь?

– Что?

– Что мы спрыгнем вместе, если не выберемся отсюда к двадцати годам.

Линус давно не вспоминал об этом обещании, которое дал в очень напряженном и нетрезвом состоянии, а теперь оно, казалось, потеряло актуальность. Осознав, что бытие бессмысленно, Линус стал более жизнерадостным, чем когда-либо. Хотя и не понимал этого.

Он не хотел, чтобы Кассандра подвергала себя такой опасности. Почему? Этого он тоже не знал. Под новым углом зрения все побуждения лишились твердой основы и стали туманными. Все течет. Поскольку слова – не более чем изданные в тишине звуки, Линусу ничего не стоило взглянуть Кассандре в глаза и сказать:

– Обязательно. Так и сделаем. Обещаю.

Постепенно они перешли к обсуждению логистики. Толкнуть тысячу граммов за вечер не получится. По словам Кассандры, на фасовку одного грамма уходит около двух минут, а значит, на всю партию уйдет больше тридцати часов.

– Сделаем упаковки по четыре грамма, – сказал Линус. – С такой ценой это не будет проблемой.

– О’кей, – ответила Кассандра. – Тогда десять часов. Но как ты толкнешь двести пятьдесят единиц?

Линус усмехнулся:

– Единиц , мне это нравится. Так больше похоже на бизнес. Расхаживать в костюме, проводить транзакции, сбывать единицы. Ты меня уела.

– И что? Как ты собираешься это делать?

– Поговорю с Матти и Хенриком.

– Линус. – Кассандра наклонилась над столом и вытянула руку, так что рукав свитера закатался на несколько сантиметров и обнажил сетку из тонких шрамов. Она взяла Линуса за руку и сжала в своей. – Ты относишься к этому так, словно нам надо перевезти несколько канистр с контрабандным бухлом. Ты же понимаешь, что тут другое дело, да? Как я и сказала. Такие объемы. Тяжелее только умышленное убийство.

– Меня еще нельзя привлечь к ответственности. По возрасту. И раньше меня не ловили на сбыте.

– Не думаю, что этого достаточно. Не тот случай.

Линусу не хотелось развивать эту тему, и он огляделся. Взгляд задержался на банке с тараканом на подоконнике. Он поднял банку и потряс ее. Насекомое скользило по дну, антенны что-то искали в воздухе. Линус рассмеялся.

– Вот блин! Это все тот же?

Кассандра кивнула. Линус поднес банку к глазам, изучая этот черный точный механизм, внутри которого, казалось, горит крошечный, но неугасимый огонек жизни. Он был так жалок и вместе с тем внушал уважение. Сейчас Линус его понял. Никаких проблем. Нужно было только посмотреть на самого себя, как одновременно он видел и таракана. Линус поставил банку обратно на подоконник и указал на сверток на столе.

– Все так, как ты говоришь, – сказал он. – Это единицы. Которые надо расфасовать на порции. Вот и все.

Кассандра помотала головой:

– Мы во мраке, Линус. Ничего не имею против. Но мы во мраке.

– Я видел мрак, – возразил Линус. – И это не он.

Кассандра снисходительно улыбнулась, словно он произнес что-то необоснованно претенциозное. Его куртка висела на спинке стула, и захотелось достать банку из кармана и показать ей, но он сдержался. На вид крошечный комок вязкой черной субстанции не представлял собой ничего ценного, и это было его тайной. Он точно знал, как им воспользуется, и к Кассандре это не имело никакого отношения.

И пусть у Джастина Тимберлейка в кармане солнце. А у Линуса – целый мир.

После несчастья с отцом Линус стал проводить больше времени на улице, поскольку в квартире стало словно затхло и липко. И мать, и отец были активными, общительными людьми и плохо подходили на роли сиделки и калеки. Воздух пропитался горем и ожесточенностью, поэтому Линуса тянуло на улицу. Во двор.

Со временем он начал общаться с двумя мальчиками, которые болтались там по схожим причинам. Хенрик учился в местной школе на класс старше Линуса, а Матти – на класс младше, правда, в первом классе ему пришлось остаться на второй год. Ему и Линусу было одиннадцать, Хенрику двенадцать. Наверное, они виделись на улице и раньше, когда были младше, возможно, играли вместе, но, только оказавшись изгнанными из собственных семей, стали друзьями и вступили в «медвежье братство».

Отец Матти был чем-то вроде местной знаменитости, но известность приобрел в связи с печальными обстоятельствами. Когда Матти было пять лет, их пудель напи́сал на пол, потому что родители Матти так напились, что были не в состоянии его выгулять. И тогда отец в приступе белой горячки сбросил собаку с балкона девятого этажа.

Одного этого хватило бы, чтобы заработать себе дурную славу, но собака к тому же упала на семилетнюю девочку, которая прыгала через скакалку с друзьями. Ее прибило к асфальту, а последствиями удара стали перелом ключицы и необратимые повреждения головного мозга. Собака скончалась сразу.

Об этом событии написали в газетах, и на форуме «Флэшбэк» началась настоящая травля. Жестокость по отношению к животным в сочетании с нанесением травм ребенку распаляла журналистов, и они пускались в детальные описания того, что, по их мнению, следует сделать с Йоккумом, отцом Матти, – его имя выяснили и старались упоминать везде, где только возможно.

Несмотря на мнение общественности, степень опьянения и отсутствие умысла сочли смягчающими обстоятельствами. Отца приговорили к году тюрьмы за жестокое обращение с животными и нанесение тяжких телесных повреждений. Он успел отсидеть два месяца, а потом его забили до смерти в тюремной комнате отдыха.

Можно было предположить, что известие о его смерти положит конец травле, но этого не произошло. Теперь всю ненависть направили на мать Матти, шлюху, которая спала с подонком. Ей звонили и писали, иногда приходили домой и под дверью шептали всякое – и тем самым превратили маму в трясущийся комок страха, который не мог встать с кровати без целого набора таблеток и уснуть без бутылки водки.

Когда Линус и Матти начали общаться, кампания ненависти уже давно переключилась на новые объекты, но мама Матти все еще почти не выходила из дома. Общалась она только с братом, когда он возвращался домой из европейских турне на грузовике. В основном она сидела дома и, опустив жалюзи, курила. Из трех мальчиков Матти больше других проводил время на улице.