Вик Джеймс - Санктуарий

Мои воспоминания о том, что было дальше – это каша, хотя позже мы поняли, что все заняло не больше двадцати минут с начала до конца… С конца до начала. С того мгновения, когда мой мальчик лежал мертвым у моих ног, до того момента, когда мы занесли его в дом и положили на диван, с вновь бьющимся сердцем и поднимающейся и опускающейся грудью.

Майкл подбежал к нему первым. Я никогда не любила мужа так сильно, как в тот момент, когда он опустился на колени рядом с неподвижным телом нашего сына.

Окно было всего лишь на втором этаже! Дети падают с такой высоты и просто ломают руку или лодыжку – или даже вообще остаются невредимы. Но по тому, как именно упал Дэн, мы все поняли, что все плохо. Он падал головой вниз. Отмостка под ним стала темной, кровь текла из носа тонким красным ручейком.

Майкл сделал, что мог, но глаза нашего сына не открылись, и он не говорил. Даже тело его никак не реагировало – кажется, именно тогда я наконец завопила.

– Нет, – говорит Бриджит. Она устроилась рядом со мной и держит меня за руку. – Нет, ты кричала с того мгновения, как он упал. Похоже было на раненное животное. Только у Пьера хватало сил тебя удерживать.

И тут я вспоминаю: Пьер обхватил меня так крепко, что я не могла двигаться, не могла броситься к моему изломанному мальчику.

– Майкл просил тебя не пускать, – говорит Бриджит. – Он сказал, что при травме головы малейшее неправильное перемещение пациента может привести к смерти.

Я помню, как Майкл четко говорит, что нужно делать: нажать на кончики пальцев. Ущипнуть за ключицу. Прикоснуться под бровью.

По его лицу мы все понимали, что он не получает нужного отклика.

– И тогда ты повернулась к Саре, – подсказывает мне Бриджит. – Ты ее умоляла. Ты обмякла у Пьера в руках (он потом сказал мне, что принял это за обморок), но на самом деле ты пыталась встать на колени. Буквально умоляла на коленях. Боже! Это было невыносимо.

Она плачет. Моя подруга рыдает, пока мы сидим у нее на веранде и заново все переживаем. Теперь это я сжимаю ее пальцы и утешаю ее.

Потому что оплакивать тот вечер нет причин. Все закончилось тем, что мой сын оказался у меня в объятиях, целый и живой.

– Я помню, что ты сказала, – Бриджит судорожно сглатывает. – Никогда не забуду. Ты сказала: «Может, взамен отдашь им меня?» Я в жизни не слышала ничего ужаснее и прекраснее!

Я это тоже помню. Я не знала, кто такие «они». Ангелы. Демоны. Мне было наплевать. Я бы дала содрать с себя кожу и закупорить душу в бутылку в обмен на жизнь моего сына.

Но, конечно, никаких «их» не было. Была только Сара.

Она сказала нам, что это невозможно. А потом – что все равно попытается, и что только наша любовь, наша сила, заставляет ее хотя бы помыслить о таком.

– Я принесла нож с кухни, – говорит Бриджит. Ее второй подбородок дрожит, она вытирает бегущие по ее лицу дорожки слез. – Острый, он у нас был для особых блюд: индейки в день Благодарения, тортов на день рождения.

Мы обе смеемся: икающее, безнадежное веселье.

– Я обрызгала его дезинфицирующим средством для рук и вынесла из дома.

А потом Сара это сделала. Мы четверо сделали: Джулия впервые к нам присоединилась. Провели ритуал, который вернул мне Дэна.

Неверие, которое охватило меня в ту секунду, когда его тело дернулось вверх, словно магия вонзила ему в грудь крюк и выудила из глубин. Тот краткий миг почти нежелания поверить, что это так – потому что тогда это означало бы надежду, а если эта надежда окажется ложной, то наступит конец всему.

Мы четверо, полностью выжатые, смотрели, как Майкл снова осматривает Дэна. Как Дэн открыл глаза и кивнул в ответ на его вопрос. А потом Пьер подхватил его на руки – мой сын был выше и тяжелее меня даже в двенадцать лет – и отнес в дом, на диван.

– Вот тогда мы и услышали полицейскую сирену, – вставляет Бриджит. – Кто-то услышал твои крики. У нас с Пьером к этому времени отношения уже испортились, и мы оба знали, что кое-кто интересуется нашими делами не просто по-добрососедски. Одной старой сплетнице всегда не нравилось, что в доме напротив нее живет темнокожий. Ну, она взамен получила азиатку-лесбиянку. По-моему, потрясение ее и прикончило.

Тут мы смеемся уже по-настоящему, громким, чистым смехом. Я смеюсь впервые после смерти Дэниела. И хотя при этой мысли меня захлестывает чувство вины, я почему-то не тону. Рука Бриджит служит мне якорем. В тот вечер она была со мной. Они все были. И Сара в первую очередь.

Именно Сара снова начала командовать, когда мы услышали сирену. Она знала, что мы нарушили закон. Я помню: она заявила, что ради этого можно и на всю жизнь отправиться в тюрьму, после чего Джулия отвесила мне оплеуху, чтобы я пришла в себя. Я буду нужна Дэниелу. Мы все нужны нашим детям. А нужна-то была всего лишь простая история.

Сара встала рядом с Дэном на колени и сказала, что ему надо говорить: что он пошел вниз за печеньем, не включил свет, чтобы не беспокоить девочек – и поскользнулся на лестнице. Она заставила его несколько раз это повторить.

– Она была требовательной, – добавляет Бриджит. – Помню, как ты на нее разозлилась. Но она поступала правильно. А потом она просто рухнула в кресло. То заклинание из всех нас силы вытянуло… – ее передергивает, а я вспоминаю глубокую усталость, которая потом держалась несколько недель. – Пьер пошел наверх, проверить девочек. Сказал им, что Дэн упал с лестницы – и чтобы в случае вопросов они отвечали, что в это время спали. А потом заявилась коп. Слава Богу, что мы уже успели придумать, что говорить.

Я толком не помню ту полицейскую – только то, что она все настаивала, чтобы отвезти Дэна в больницу для осмотра. Я сидела рядом с ним на диване, держала за руку – и чтобы оторвать меня от него понадобилась бы сила десяти Пьеров.

Майкл все уладил. Разыграл карту медицинского факультета Йеля – и коп быстро отступила.

Вот и все. Никаких дополнительных расследований. Просто мой мальчик вернулся ко мне благодаря любви подруг.

У меня снова льются слезы. Поначалу тихие, но вскоре я уже сгибаюсь пополам и рыдаю. И эти слезы – нечто новое. Это не горе от смерти Дэниела и не презренная жалость к себе. Это стыд и раскаяние из-за того, как я обращалась с Сарой. Как я ей угрожала.

– Я – чудовище, – ахаю я, отшатываясь от утешений Бриджит: я их не заслужила. – Что я наговорила Саре, что сотворила. Господи, что я такое?

– Ты – женщина, которая перенесла такое, что мы даже вообразить не можем, – говорит Бриджит. – И чьи подруги ее любят.

– Как вы можете? Я угрожала Саре. Сказала, что верю тому, что Джейк говорил насчет Харпер. И я действительно этому поверила. Но это же не могла быть Харпер, да?

– Не могла, – подтверждает Бриджит.

– Сара должна меня возненавидеть.