Джек Кетчам - Девушка по соседству

Мы уже знали нечто подобное – Игру.

Нет, прежде всего дело было в копах. И в Эдди, который после долгих размышлений вынес вердикт.

– Ну и хрена ли ей это дало? – вопрошал он. Задумчивый Эдди.

И здесь он был прав. Еще более странным было то, что в течение недели наше отношение к Мег медленно менялось. Восхищение смелостью ее поступка, самой мыслью о том, чтобы бросить вызов Рут открыто и публично, сменилось каким-то полуосознанным презрением к Мег. Ну как можно быть такой дурой, чтобы надеяться, будто коп примет сторону ребенка против взрослого? И как же она не понимала, что станет только хуже? Как могла она быть такой наивной, доверчивой тупицей?

Полисмен – твой друг . Ну да, как же. Чушь собачья. Из нас никто бы так не поступил. Мы-то понимали, что можно, а чего нельзя.

Странно, однако по прошествии всего лишь недели поступок Мег уже вызывал в нас негодование. Словно осечка с мистером Дженнингсом была плевком всем нам в лицо. Словно она швырнула нам в лицо печальную истину: мы бессильны, потому что мы всего лишь дети. И это «всего лишь дети» обретало для нас новый смысл, несло в себе ощущение угрозы – нечто, о чем мы всегда знали, но никогда не задумывались. Черт возьми, да взрослые могли – будь у них желание – нас хоть в реке утопить. Мы ведь были всего лишь детьми . Мы были собственностью взрослых. Телом и душой мы принадлежали нашим родителям. И были обречены на неудачу при столкновении с любой опасностью, исходящей из мира взрослых. А это означало безнадежность, унижение и гнев.

Мег, потерпев неудачу, словно обрекала на неудачу всех нас.

И мы обратили наш гнев вовне. Обратили его на Мег.

В том числе и я. За несколько дней у меня в голове словно щелкнул какой-то переключатель. Я перестал волноваться. Я полностью отключился от Мег.

Да пошло оно всё, подумал я. Пусть идет как идет.

И пришло все это в подвал .

В тот день, когда я наконец-таки решился навестить Чандлеров и постучал в их дверь, мне никто не открыл, но, стоя на крыльце, я кое-что услышал. Во-первых, Сьюзан рыдала в своей комнате, да так громко, что слышно было даже через дверь. Другие звуки шли из подвала. Возня. Мебель, которую, похоже, таскали по полу из угла в угол. Приглушенные голоса. Чье-то ворчание, чьи-то стоны. Вообще царила атмосфера какой-то – пока непонятной – опасности.

Похоже, что дерьмо, как говорится, ляпнулось на вентилятор.

Сейчас меня самого поражает то, как страстно я хотел туда попасть.

Перепрыгивая через ступеньки, по две за раз, я спустился в подвал и повернул за угол. Я знал, где они.

У входа в убежище стояла Рут. Она улыбнулась и отошла, пропуская меня.

– Удрать пыталась, – сказала она. – Но Вилли ее придержал.

Да уж. Сейчас все они, Вилли, Вуфер и Донни, не просто держали ее, а прижимали к стене и по очереди били в живот. Мег уже и не сопротивлялась. Было лишь слышно, как она резко, со свистом, выдохнула, когда Донни ударил ее. Мег прижала руки к животу. Губы ее были сжаты, в глазах решимость и сосредоточенность.

На какой-то момент она снова стала прежней героиней.

Но длилось это недолго. Внезапно я вновь осознал: все, что она могла сделать, – это беспомощно терпеть пытку. И проиграть бой.

Помнится, я подумал: хорошо, что это проделывают не со мной .

Захоти я, и мог бы присоединиться к ребятам.

И в тот миг я почувствовал, что обладаю силой и властью.

С тех пор я не устаю себя спрашивать: когда же это случилось? Когда я так, да, именно это слово, так развратился? И мысленно возвращаюсь к тому же моменту, к тогдашним моим ощущениям.

Чувство власти.

Я не раздумывал о том, что это была власть, дарованная мне Рут, и, скорей всего, только на время. В тот момент у меня возникло ощущение реальной власти. Я смотрел на Мег, и расстояние между нею и мной внезапно показалось мне огромным и непреодолимым. И дело было не в том, что я перестал ей сочувствовать. Но я впервые увидел, что она по самой своей сути отличается от меня. Она была уязвимой. Я – нет. Мое положение было привилегированным. Ее – ниже некуда. Может быть, это было неизбежно? Я вспомнил, как она спрашивала меня: « Почему они меня ненавидят? », и я не поверил ей, у меня не было ответа. Может быть, я что-то упустил? Может, в ней скрыто присутствовал какой-то изъян, который и привел ко всему этому? И я подумал – впервые, – что, возможно, граница между нами и Мег была оправданной.

Я хотел все это оправдать.

Сейчас я признаюсь в этом с глубочайшим стыдом.

Теперь я понимаю, что многое в этой истории было очень личным, было частью мира, как я его воспринимал. Я старался думать, что все это было из-за вечных скандалов между родителями, из-за пустого холодного спокойствия, которое выработалось у меня от ежедневного пребывания в центре их вечного урагана. Но я больше в это не верю. И не думаю, что всерьез верил когда-либо. Мои родители любили меня – и даже больше, чем я того заслуживал, – как бы они ни относились друг к другу. И я это знал. Любому другому этого хватило бы с головой.

Нет. Правда в том, что таким был я сам. Что я все время ждал, когда нечто подобное произойдет. Будто какая-то стихийная сущность впилась в мою спину, рванулась внутрь, освобождаясь и становясь мной, – какой-то черный вихрь, сотворенный мною в этот прекрасный солнечный день.

И я спрашиваю себя: кого я ненавидел? Кого и чего боялся?

Там, в подвале у Рут, я стал понимать, что гнев, ненависть, страх и одиночество, – все это кнопка, ждущая одного-единственного касания пальца и готовая стереть мир в прах.

И еще я понял, что во всех этих чувствах присутствует вкус победы.

Вилли отступил на шаг. В кои-то веки он не выглядел неуклюжим. Его плечо врезалось в живот Мегги, и она подпрыгнула.

Думаю, единственная ее надежда была в том, что кто-то из них промахнется и врежется головой в стену. Но никто не собирался промахиваться. А Мег уставала. И деваться ей было некуда. Только терпеть до тех пор, пока не рухнет на пол. И это должно было произойти очень скоро.

Вуфер разбежался. Мег согнула ноги, чтобы удар не пришелся ей в пах.

– Плачь, паскудина! – заорал Вилли. Он, как и его братья, тяжело дышал. Вилли повернулся ко мне:

– Не желает плакать , – сказал он.

– Ей все по фигу, – сказал Вуфер.

– Заплачет, – сказал Вилли. – Я ее заставлю.

– Гордыня, – произнесла Рут за моей спиной. – Погибели предшествует гордыня. Запомните это. А гордый падет.

Донни с силой врезался в Мег.

Как в футбольной атаке. Ее голова ударилась о шлакоблок. Руки бессильно повисли. Глаза остекленели.