Александр Руж - Зов Полярной звезды [litres]

Как и следовало ожидать, до Ловозера дойти не успели – ночь застигла раньше. Цель маячила в двух-трех верстах, однако Хойко наотрез отказался вести экспедицию в брошенное село под покровом тьмы. Макар собачился с ним до хрипа, не преуспел. Барченко велел располагаться – утро вечера мудренее.

Уже по традиции разбили на полянке палаточный городок. Адель вилась вокруг Вадима, подъезжала с намеками насчет повторения вчерашнего. Вадим отвечал, как выразился бы Чубатюк, «мимо тазика», мысли о том, что в ловозерской тундре он не впервые, целиком завладели его сознанием. Он был убежден, что и до села сумеет дойти без подсказок Хойко.

А что, если отважиться? Где наша не пропадала! Словно бы приставучая назойливая шавка тявкала где-то у Вадима внутри, подзуживала: решайся, не дрейфь! В книжках по психологии и психиатрии пишут, что попадание в знакомую обстановку иногда запускает процесс восстановления памяти и все кирпичики потерянного прошлого становятся на свои места. Вадиму осточертело ждать следующих сеансов Барченко и выдаивать воспоминания по чайной ложке. Рассечь бы одним махом этот треклятый гордиев узел!

Другой вопрос: идти в одиночку или в компании? Резонно дождаться завтрашнего утра, вступить в Луявврь вместе с отрядом. Благоразумие подсказывало, что так безопаснее. Однако бесенок в образе все той же тявкающей шавки вставал на дыбы: нет! Ни бельмеса ты не вспомнишь, если кругом будут сутолока и галдеж. Важно сосредоточиться, исключить любые помехи.

Так и пришел к выводу, что совершить вылазку надо одному, без провожатых. Авантюрная идея вызвала щекотку, дыхание сделалось учащенным, как у спортсмена, который готовится прыгнуть в воду с высокой вышки. Вадим одернул себя: трус! Ходил в атаки на немцев в Осовце, а теперь боишься безобидной прогулки. На туда и обратно уйдет от силы час. Оздоровительный променад по свежему воздуху. Никто и не заметит.

Не взять ли с собой Чубатюка? – это снова пропищало пристыженное благоразумие. Макар согласится без раздумий, а с таким сопровождающим батальон демонов одолеть можно… Но шавка растявкалась, как целая песья свора: все-таки боишься, слюнтяй несчастный? Бодигарда тебе подавай. Хойко не далее как сегодня утром смотался в село, и демоны его пощадили. Потому что их нет. И никогда не было. Тебе ли, безбожнику, этого не знать? Не малодушествуй, ступай!

Вадим послушался шавки, превозмог нерешительность и, дождавшись, пока все уснут, вышел из палатки. Повел вокруг глазами: не стоит ли где-нибудь за обледенелыми кустами можжевельника Прохор Подберезкин. Но в лагере, среди высившихся палаточных горбов, было пустынно. Из звуков – храп на разные лады, сливающийся в какофоническую симфонию. Вадим потрогал на поясе заряженный «наган» и подошел к частоколу лыж, воткнутых стоймя в ноздреватый наст. Выбрал из них свои, сунул ноги в сыромятные лямки. Переставляя палки, тихонечко отошел от лагеря и там уже пустился во весь опор, толкаясь обеими руками сразу.

Сгустившаяся свинцовая облачность не пропускала ни единого лучика луны и звезд. Обыкновенный человек в такой непроглядности вел бы себя как незрячий кутенок. Но для Вадима не существовало разницы, ночь сейчас или солнечный день. Лыжи при движении производили достаточные звуковые колебания, позволявшие определять особенности рельефа и всего того, чем он был наполнен. Вадим различал и столбы деревьев, и снежные барханы, и мельтешивших вдали пугливых оленей…

Пункта назначения достиг скорее, чем предполагал. Ловозеро, оно же Луявврь, выскочило из-за взгорка с той нежданностью, с какой выпархивает из тальника прятавшаяся там пичуга.

Если это и можно было назвать селом, то лишь с большой натяжкой. Ни тебе набивших оскомину черных изб, ни колодцев с журавлями. Россыпь округлых пирамидок – вот все, что открылось взору.

Вадим зажал палки под мышками, плавно съехал вниз. Пирамидки оказались постройками из длинных наклоненных шестов, обтянутых оленьими шкурами и обложенных понизу дерном. Барченко назвал их чумами, но из глуби Вадимова подсознания выплыло другое название, правильное: вежа. Именно так их обозначали лопари.

Вадим заглянул в первую попавшуюся вежу. Никого и ничего, не считая остывшего кострища, над которым зияло прорезанное в куполе отверстие для выхода дыма. Вадим тронул изнутри оболочку вежи. Она была засалена – следствие готовки пищи и сожженных здесь пудов жира.

Заглянул во вторую вежу, в третью. Везде то же самое. И что обидно, память даже не ворохнулась, не дала подсказки.

Разочарованный, он стоял посреди саамских хижин и не мог смириться с мыслью, что ночной моцион совершен впустую. Перепроверил рассказ Хойко – только и всего. Завтра отряду в Луяввре задерживаться незачем – надо продвигаться прямиком к Сейду. Может быть, там найдутся ответы на загадки, которых с каждым днем все прибавляется?

Вадим поддел шавку: что, довольна? Возвращаемся не солоно хлебавши. Но она, настырная, не захотела признавать поражение, затявкала пуще прежнего. Рассвет еще не скоро, почему бы не проехаться к озеру? Хоть одним глазком глянуть… Для лопарей, как говорил Александр Васильевич, Сейд имеет сакральное значение. Если они и его бросили, то тут ни много ни мало локальный апокалипсис…

Вадим покинул вымершее село и покатил к темневшим поблизу сопкам – точно таким, как в кинохронике, виденной у Барченко. Однако не проехал и версты, как уперся в заграждение из колючей проволоки, натянутой рядами, верхний из которых приходился человеку среднего роста по плечо.

Вот это номер! Заполярные туземцы огородили священное озеро изделием из крупповской стали? Вадим не знал их традиций, но уж больно прогрессивно для людей, живущих первобытнообщинным строем. И опять же непонятно, почему они покинули насиженное селение.

Он обратился в слух. Ни человечьих шагов, ни звериных. Тишина, как в некрополе.

Кто сказал, что за проволоку нельзя? В кармане лежит мандат, дающий право на посещение любых объектов, включая режимные. А тут ни таблички с упреждающей надписью, ни будки с охранником. Просто натянутая посреди тундры колючка. Убрать ее, вот и весь сказ.

Вадим вынул из-под шинели кортик с клеймом Ижевского завода и серпасто-молоткастым вензелем (снабдили такими всех участников экспедиции). Одной рукой в варежке осторожно взялся за ощетинившуюся шипами жилу, а второй, вооруженной клинком, принялся пилить. Изготовленная на совесть проволока поддавалась трудно, Вадим провозился не меньше пяти минут, прежде чем перепилил две верхних струны. Передохнув, принялся за третью. «Быстрее, быстрее! – заливалась лаем шавка. – Чего тянешь?»

Он цыкнул на нее, но она зашлась еще неистовее. Толкала под локоть, зараза, сбивала с ритма. Вадим сдавил колючку сильнее, чем следовало, шипы пронзили рукавицу и воткнулись в ладонь. Но боли от уколов он не почувствовал, потому что его с головы до пят пропорола молния, которая в долю секунды выжгла способность что-либо чувствовать и осознавать. Вадима заколотило, как будто его лупила цепами старательная крестьянская артель. Уже теряя сознание, он дернулся назад, оставил варежку на колючке и опрокинулся навзничь, в им же самим истоптанную крупитчатую кашу.