Ширин Шафиева - Сны Ocimum Basilicum [litres]

– Мастерскую мне отец уступил, – сказал Расим, с трудом поворачивая ключ в замочной скважине потёртой двери. – Он тоже художник.

– Я его знаю? – спросила Ясмин.

– А ты много художников знаешь? – усмехнулся он, а Ясмин и не заметила, как они перешли на «ты».

Мастерская удивила её. Там странно пахло, не тем, к чему она привыкла, не ароматическими палочками и свечами, не дорогой косметикой и парфюмерией – запах был сладким, но удушливым. Рассохшиеся доски пола скрипели при каждом шаге, наверняка под полом жили мыши или ещё кто похуже. В дальнем углу под антресолью было что-то вроде маленькой кухоньки – пожелтевший холодильник, раковина с потрохами наружу, низкий шкаф, на нём переносная двухконфорочная электроплитка, а над ним – пара деревянных полок с банками. Со всех сторон на Ясмин смотрели картины. Они показались ей пугающими и грустными одновременно, сплошные пятна да случайные мазки, в которых Ясмин ничего не могла разобрать.

– Вот это – морской пейзаж, – объяснил ей Расим, показывая на широкое полотно, замазанное полосами всех оттенков синего и жёлтого. – А это – портрет женщины на берегу.

Ясмин посмотрела на «женщину».

– Они… красивые, – неуверенно произнесла она, внезапно почувствовав, будто в горле застрял тот самый плод дурмана, с шипами, и на глаза её навернулись слёзы. Чтобы скрыть своё смятение, Ясмин рискнула задать глупый вопрос:

– А ты умеешь рисовать… ну, по-обычному? Портреты там… Меня нарисовать сможешь? Только не в своём стиле, а типа как фотку?

Расим засмеялся, очарованный её милой непосредственностью и вопиющим невежеством.

– Смогу, конечно. Прежде, чем найти свой стиль, каждый настоящий художник сначала учится классическому рисунку. Хочешь, твой портрет нарисую?

Это было как в кино, и Ясмин не могла не согласиться.

– Но сначала мы позавтракаем! – радостно объявил Расим, а его новая знакомая начала гадать, собирается ли он заказать еду в мастерскую или отведёт её в ресторан. Но вместо этого он просто подошёл к холодильнику и вытащил из него несколько яиц и масло, а из морозильной камеры – свёрток слегка устрашающего вида. В свёртке оказался эстрагон, припасённый Расимом (он был очень хозяйственным молодым человеком) с весны.

– Любишь тархун? – Ясмин кивнула и следующие пятнадцать минут имела удовольствие наблюдать, как художник жарит кюкю [18] Омлет с зеленью. с тархуном, блюдо простое в приготовлении, но изысканное. Эта яичница показалась Ясмин вкуснее, чем всё, что им с мужем доводилось есть в ресторанах.

Пока Расим рисовал её, Ясмин, в такой позе развалившись на колченогой кушетке, словно это было изящнейшее канапе (она совсем не разбиралась в искусстве, но всегда знала, как вскружить голову мужчине), продолжала рассказывать о своей жизни и упомянула своего мужа, быстро прояснив ситуацию:

– Но я его не люблю. Никогда не любила.

– А зачем замуж вышла? – спросил Расим, явно шокированный таким заявлением, и тогда Ясмин осознала, насколько он молод. Ровно настолько, чтобы не понимать, как можно выйти замуж или жениться без любви. Он ожидал ответа на свой вопрос, а ей стало невыносимо стыдно – впервые в жизни. Сказать: «Он был очень богат и мог дать мне всё, что я хотела» – Ясмин вдруг показалось равносильным признанию в проституции. Наверное, у неё был очень испуганный вид, потому что Расим сказал:

– Да ладно, что ты? Не хочешь – не отвечай.

Пока шла работа над портретом, они продолжали понемногу узнавать друг друга, но Ясмин скрыла и то, что её муж был очень состоятельным человеком, и то, что ей принадлежала крупнейшая в городе сеть салонов красоты. Никогда раньше Ясмин, считавшей богатство поводом для гордости, не приходило в голову умалчивать о нём. Но потёртое пальто художника словно заткнуло ей рот.

Ей позвонили из главного филиала, и только тогда Ясмин вспомнила, что забыла пойти на работу. Конечно, как владелица, она могла бы этого и не делать, но ей нравилось держать всё под контролем и слушать сплетни, которыми обменивались работники во время краткого обеденного перерыва.

– Это с работы, – ответила Ясмин на вопрошающий взгляд Расима.

– Вот блин, ты на работу опоздала?

Прагматичный ум Ясмин усиленно заработал. С одной стороны, совсем не хотелось уходить, и она могла себе это позволить, но, с другой стороны, если она уйдёт сейчас и портрет останется незавершённым, то у неё будет повод прийти снова, ведь он может в следующий раз её и не позвать, к тому же ему не следует знать, что она – начальница.

– Ничего страшного. У меня гибкий график. Задержусь просто вечером попозже. Мне надо идти.

– А… да, ладно, – Расим выглядел расстроенным. – А завтра ты…

– Прийти? – Он кивнул. – Да, приду. Портрет закончим.

– Ты на чём поедешь, на автобусе? Давай я тебя провожу! – загорелся Расим. Ясмин переполошилась. Она понятия не имела, как добраться на общественном транспорте до салона. Кроме того, у неё не было транспортной карточки, зачем бы она ей понадобилась, при стольких-то живых личных водителях?

– Ой, нет, не надо! Я сама…

– Я провожу, – сказал он мягко, но стало ясно, что отказ не принимается. Ясмин ещё не встречала мужчин, которые смели бы ей перечить. У неё задрожали коленки.

– Только… я, кажется, забыла свою карточку.

– Ничего, я одолжу тебе свою.

– И я не знаю, какой номер едет отсюда до центра.

Расим повёл её через двор, щедро разрисованный остросоциальными граффити, на улицу, к остановке.

– Сядешь на четырнадцатый номер, доедешь до Бешмяртябя [19] «Пятиэтажка». , оттуда надо пересесть… – она перестала слушать, потому что к «Пятиэтажке» собиралась вызвать машину и жадно смотрела на лицо молодого художника – тонкие черты и чуть раскосые глаза, придающие ему слегка экзотический вид. Он протянул ей транспортную карту, Ясмин рассеянно повертела её в пальцах, гадая, каким концом и куда придётся её засовывать. К несчастью, четырнадцатый номер подошёл почти сразу, так что им не удалось долго любоваться друг на друга.

– Жду тебя завтра! – крикнул Расим ей вслед, и Ясмин кивнула. Кто-то из нетерпеливых пассажиров, толпившихся позади, помог ей разобраться с турникетом, и она оказалась внутри автобуса. Усевшись на свободное место, Ясмин подивилась, какие все вокруг некрасивые и несчастные, неуверенно поджала под себя ноги и позвонила водителю. Потом вдруг поняла, что не уточнила, в котором часу ей прийти завтра, и даже телефонными номерами они не обменялись. Несмотря на это, Ясмин ни на секунду не усомнилась в себе: когда бы она ни пришла – молодой художник будет её ждать.

В салон Ясмин так и не поехала. Невозможно было представить себе, как она войдёт в это царство шума и суеты и начнёт что-то проверять, разбирать, обсуждать, а в это время в её красивой высокой груди будет биться, словно только что пойманная птица в силках, великая тайна. Тайна требовала свободы, тишины и уединения. Ясмин вернулась домой, нанесла на лицо медовую маску, приготовленную Рейхан, зажгла свечи и погрузилась в мраморную ванну-бассейн, полную ароматной пены и соли. И в этот-то момент она и поняла, что произошло.