Стивен Кинг - Самое необходимое

Когда они тронулись с места — за руль теперь уселся Эйс, — мимо них проехал фургон Алана. За пеленой дождя ни один из водителей не узнал другого.

Они подъехали к закусочной Нэнси. Эйс локтем разбил окошко в двери, и они оставили динамит с таймером, тикающим на отметке «20», прямо рядом с кассой. Когда они уже уходили, в небе полыхнула фантастически яркая молния, и все уличные фонари потухли.

— Вот это силища! — радостно закричал Зануда. — Электричество вырубилось! Потрясающе! Давай покончим с муниципалитетом! Давай взорвем его к чертям собачьим!

— Папаша, там вся площадка кишит легавыми! Ты что, сам не видел?

— Они сами себя ловят за хвост, — нетерпеливо отмахнулся Зануда. — А когда происходит такое, они делают то же самое, только в два раза быстрее. Кроме того, теперь везде темно, и мы можем пройти через здание суда, с другой стороны. Мой ключ открывает и ту дверь тоже.

— Знаешь, папаша... Хватка у тебя — тигриная.

Не разжимая губ, Зануда усмехнулся:

— Как и у тебя, Эйс. Как и у тебя.

7

Алан заехал на одно из парковочных мест перед «Самым необходимым», выключил двигатель фургона и минуту просто сидел и смотрел на магазин мистера Гонта. Табличка на витрине теперь гласила:

ВЫ ГОВОРИТЕ: «ПРИВЕТ»

Я ГОВОРЮ: «ДО СВИДАНИЯ, ДО СВИДАНИЯ!»

Я НЕ ЗНАЮ, ЗАЧЕМ ВЫ ТВЕРДИТЕ «ПРИВЕТ», «ПРИВЕТ».

Я ГОВОРЮ: «ДО СВИДАНИЯ!»

Молния, полыхающая как неоновая лампа, придавала витрине сходство с мертвой пустой глазницей.

И все же какой-то глубокий инстинкт подсказывал ему, что закрытое и покинутое «Самое необходимое» может оказаться не пустым. Мистер Гонт, конечно, мог покинуть город среди всей этой суматохи — о да, при том, что разразилась гроза и полицейские носятся по всей округе, как цыплята с отрубленными головами, это не составило бы труда. Но портрет мистера Гонта, вырисовавшийся у него в мозгу за время долгой и жуткой езды из больницы в Бриджтоне, походил на противника Бэтмена — Клоуна. Алан полагал, что имеет дело с человеком того сорта, который примет установку клапана с реактивной струей в унитазе лучшего друга как великолепный образчик чувства юмора. А станет ли такой парень — из тех, что вымажут клеем ваш стул или сунут вам для смеха горящую спичку в ботинок, — удирать до того, как вы заметите, что у вас приклеились брюки или что загорелись ваши носки? Конечно же, нет. Что это тогда будет за забава?

«Я полагаю, ты еще где-то здесь, — подумал Алан. — Я думаю, ты хочешь поглазеть на веселье. Ведь хочешь, а, сукин ты сын?»

Он сидел не двигаясь и смотрел на магазин с зеленым тентом, стараясь вычислить, как работают мозги у человека, который способен рассчитать и запустить в действие столь сложную и многозначную череду событий. Он слишком сильно сосредоточился на этом, чтобы обратить внимание на старую, но очень обтекаемую по форме, почти аэродинамичную машину, стоящую слева от него. А между тем это был «такер-талисман» мистера Гонта.

«Как ты это сделал? Я много чего хотел бы узнать, но на сегодня хватит и одного: как ты смог это сделать? Как ты сумел так много вызнать про нас и так быстро?»

Брайан сказал, что мистер Гонт на самом деле вовсе не человек.

При свете дня Алан бы лишь усмехнулся от этой мысли, как усмехнулся он при мысли, что медальон Полли может обладать какой-то сверхъестественной целебной силой. Но сегодня ночью, застигнутый этой безумной грозой, уставясь на витрину, превратившуюся в мертвую пустую глазницу, он чувствовал, что у этой мысли есть своя упрямая и темная сила. Он вспомнил тот день, когда заехал в «Самое необходимое», думая встретиться и поболтать с мистером Гонтом, и вспомнил то странное чувство, охватившее его, когда он заглянул в дверное стекло, приставив ладони к вискам, чтобы не мешал отраженный свет. Он почувствовал, что за ним наблюдают, хотя магазин был явно пуст. И не только это; он чувствовал, что наблюдатель враждебен, полон ненависти. Чувство было столь сильным, что он на мгновение принял свое собственное отражение за чье-то мерзкое (и полупрозрачное) чужое лицо.

Как сильно было то чувство... как сильно...

Алан поймал себя на том, что вспомнил еще кое-что — как бывало твердила ему его бабка, когда он был маленьким: голос дьявола что мед для ушей .

Брайан сказал...

Как же мистер Гонт прошел мимо его сознания? И зачем, ради всего святого, занесло его в такое глухое местечко, как Касл-Рок?

...что мистер Гонт на самом деле вовсе не человек.

Алан неожиданно нагнулся и пошарил на полу возле пассажирского сиденья. На мгновение он решил, что то, что он ищет, пропало — выпало из машины в какой-то момент, когда дверца была открыта, — а потом его пальцы наткнулись на железный предмет. Он закатился под сиденье, только и всего. Алан достал его, вытащил и... голосок его депрессии, молчавший с тех пор, как он вышел из больничной палаты Шона Раска (а может, Алан был просто слишком занят другими вещами, чтобы слышать его), заговорил громким и неестественно веселым тоном.

«Привет, Алан! Привет! Меня что-то долго не было, прости, но вот я снова вернулась, идет? Что это ты там достал? Банку с орешками? Нет — это лишь похоже на банку с орешками, но это не орешки, верно? Это самая последняя штучка, которую купил Тодд в том магазинчике, на Ауберне, точно? Фальшивая баночка орешков «Тейсти-мунч» с зеленой змейкой внутри — папье-маше, обернутое вокруг пружинки. И когда он притащил это тебе со сверкающими глазенками и улыбкой на пухлом личике, ты сказал ему, чтобы он отнес эту дурацкую штуку назад, так? А когда он весь сник, ты притворился, что не замечаешь — ты сказал ему... Дай-ка мне вспомнить. Что ты ему СКАЗАЛ?»

— Что дураки очень быстро расстаются с деньгами, — глухо произнес Алан, все вертя и вертя банку в руках и вспоминая лицо Тодда. — Вот что я ему сказал.

«Точччччно , — подтвердил голосок. — Как же это я могла запамятовать? Хочешь поболтать об испорченном настроении? Святая Луиза! Как хорошо, что ты напомнил мне! Как хорошо, что ты напомнил нам ОБОИМ, верно? Только Анни спасла тогда тот день — она сказала, пускай он купит ее. Она сказала... Дай-ка вспомнить. Что она СКАЗАЛА?»

— Она сказала, что это просто забавно, что Тодд просто похож на меня и что он уже никогда снова не будет ребенком. — Голос Алана был хриплым и чуть дрожал. Он снова начал плакать — а почему бы и нет? Почему, мать твою, нет? Вернулась старая боль, обернувшаяся вокруг его ноющего сердца, как старый коврик.

«Больно, да? — спросил голосок депрессии — этот виноватый, ненавидящий сам себя голосок — у Алана (у остальной его части) с сочувствием, которое, как подозревал Алан, было насквозь фальшивым. — Это так больно, как если бы деревенская песенка о том, как исчезает любовь и умирают плохие и хорошие детки, была сложена лично про тебя. То, что приносит такую боль, не может идти во благо. Сунь ее обратно в «бардачок», приятель. Забудь о ней. На следующей неделе, когда кончится вся эта безумная свистопляска, ты продашь свой фургон вместе с этой глупой поддельной банкой орешков. Почему бы и нет? Это обычный дешевый фокус, который годится лишь для детишек или для человека вроде мистера Гонта. Забудь о ней. Забудь...»