Стивен Кинг - Самое необходимое

Но глаза Сэнди Кауфакса были вовсе не карими, понял Брайан во сне. Они были тоже голубыми, что казалось вполне естественным — ведь Сэнди Кауфакс был также и мистером Гонтом.

— Но...

Кауфакс — Гонт поднял руку в перчатке.

— Знаешь, что я тебе скажу, ушастик: я ненавижу это слово. Из всех слов в английском языке это — явно самое поганое. Мне кажется, это самое поганое слово в любом языке. Ты знаешь, что такое «но», ушастик? «Но» — так понукают лошадь.

Человек в старомодной форме бруклинских «Доджеров» поймал мяч в перчатку и повернулся к Брайану. Точно, это был мистер Гонт, и Брайан ощутил, как жугкий, леденящий ужас сковал его сердце.

— Я говорил, что хочу, чтобы ты сыграл шутку с Уилмой, это правда, Брайан. Но я никогда не говорил, что это должна быть всего лишь одна-единственная шутка. Ты согласился, ушастик. Веришь мне или хочешь прослушать пленку с записью нашего разговора?

— Я верю вам, — сказал Брайан чуть не плача. — Верю, но...

— Что я тебе говорил сейчас про это слово, ушастик?

Брайан уронил голову на грудь и с трудом сглотнул.

— Тебе нужно еще долго учиться торговаться, — сказал Кауфакс — Гонт. — И тебе, и всем остальным в Касл-Роке. Это одна из причин, по которой я приехал сюда, — провести небольшой семинар по дивному искусству торговли. Был один малый в городе — джентльмен по имени Меррилл, — который кое-что понимал в этом, но его давно уже нет и отыскать его очень трудно. — Он ухмыльнулся, обнажив крупные неровные зубы Лиланда Гонта на узком длинном лице Сэнди Кауфакса. — А что такое «сделка», Брайан, — тут мне тоже нужно многому вас научить.

— Но... — слово слетело с языка Брайана до того, как он успел проглотить его.

— Никаких «но», — сказал Кауфакс — Гонт. Он нагнулся и угрюмо взглянул на Брайана из-под козырька своей бейсбольной кепки. — Мистер Гонт лучше знает. Ну-ка повтори это, Брайан.

Кадык Брайана дернулся, но никакого звука не вырвалось из его горла. Лицо у него горело, к глазам подступали слезы.

Огромная холодная рука опустилась на плечо Брайана. И сдавила его.

— Повторяй!

— Мистер Гонт... — Брайану пришлось еще раз сглотнуть, чтобы выдавить слова. — Мистер Гонт лучше знает.

— Вот это правильно, ушастик. Это точно. Стало быть, ты сделаешь то, что я скажу... все, что я скажу .

Брайан собрал всю свою волю и совершил еще одну, последнюю попытку:

— А что, если я скажу «нет»? Что, если я скажу «нет», потому что я не понимаю этих... как-там-их-называют... условий?

Кауфакс — Гонт вынул мяч из перчатки и обхватил его другой рукой — из швов просочились маленькие капельки крови.

— Ты не можешь сказать «нет», Брайан, — вкрадчиво произнес он. — Уже не можешь. Ведь это седьмой раунд мирового чемпионата. Все цыплятки вернулись в курятник, и пришло время посчитать их. Взгляни-ка вокруг. Хорошенько взгляни.

Брайан огляделся и с ужасом увидел, что стадион «Эббетс-Филд» заполнен так, что люди стоят в проходах, и... он знал их всех . Он узнал мать и отца, сидящих с его маленьким братом Шоном в ложе комиссара. Вся его группа по коррекции речи в полном составе с мисс Ратклифф с одной стороны и ее здоровенным дружком-тупицей Лестером Пратгом с другой расселась в первом ряду, попивая колу «Роял Краун» и заедая сосисками. Вся контора шерифа Касл-Рока сидела на галерке, потягивая пиво из пластиковых стаканчиков с изображениями участниц конкурса «Мисс Рейнолд» нынешнего года. Он увидел весь свой класс в воскресной школе, городских выборных, Майру и Чака Эванс, своих теток и двоюродных братьев. В третьем ряду, вон там, сидел Сонни Джакетт, и когда Кауфакс — Гонт швырнул кровоточащий мяч и тот вновь с ружейным треском врезался в перчатку, Брайан заметил, что лицо за маской теперь стало физиономией Хью Приста.

— Раздавлю тебя, дружок, — сказал Прист, швыряя мяч обратно. — Ты и пикнуть не успеешь.

— Сам видишь, ушастик, теперь дело уже не в бейсбольном вкладыше, — сказал из-за его спины Кауфакс — Гонт. — Ты ведь уже понял, да? Когда ты швырял ту грязь на простыни Уилмы Джерзик, ты кое-что начал. Как тот парнишка, который, громко крикнув в теплый зимний день в горах, вызывает снежную лавину. Теперь у тебя выбор простой. Ты можешь продолжать, а можешь стоять где стоишь и... похоронить сам себя под этой лавиной.

Во сне Брайан расплакался. Он все понял. Теперь, когда было уже поздно что-либо изменить, он наконец все понял.

Гонт сдавил мяч. Кровь из него потекла сильнее, а пальцы Гонта глубоко вдавились в белую мягкую поверхность мяча.

— Если ты не хочешь, чтобы весь Касл-Рок узнал, что это ты вызвал лавину, Брайан, тебе лучше сделать все, как я сказал.

Брайан заплакал сильнее.

— Когда имеешь дело со мной, — сказал Гонт, замахиваясь для броска, — тебе стоит запомнить две вещи: мистер Гонт лучше знает, и... дело не сделано, пока мистер Гонт не скажет , что оно сделано.

Он сделал бросок — тем резким и неуловимым движением, которое принесло славу Сэнди Кауфаксу (так по крайней мере считал отец Брайана), и когда мяч ударился в рукавицу Хью Приста, тот взорвался. Кровь, волосы, окровавленные куски мяса полетели во все стороны, ярко освещенные осенним солнцем. И Брайан проснулся, рыдая в подушку.

8

И вот он отправился делать то, что велел ему сделать мистер Гонт. Уйти из дому оказалось довольно легко: он просто сказал отцу и матери, что не хочет идти в церковь с утра, потому что у него болит живот (причем ему даже не пришлось тут врать). Как только они ушли, он сделал все необходимые приготовления. Трудно было крутить педали велосипеда, а сохранять равновесие — еще трудней из-за сумки-холодильника на багажнике. Она была очень тяжелой, и когда он добрался до дома Джерзиков, он весь вымок от пота и еле дышал. На этот раз он не колебался — никаких звонков в дверь, никаких предлогов. В доме никого не было. Сэнди Кауфакс — Гонт сказал ему во сне, что Джерзики надолго задержатся в церкви после одиннадцатичасовой мессы, чтобы обсудить грядущее празднество Ночи

Казино, а потом отправятся навестить друзей. Брайан ему поверил. И единственное, чего он сейчас страстно хотел, это как можно быстрее покончить с поганым, кошмарным делом. А когда все будет кончено, он поедет домой, заведет велосипед в гараж и остаток дня проваляется в постели.

Обеими руками он снял сумку-холодильник с багажника и опустил ее на траву. Он стоял за изгородью, где его никто не мог увидеть. То, что он собирался сделать, должно было произвести много шума, но Кауфакс—Гонт велел ему не беспокоиться об этом. Он сказал, что люди, живущие на Уиллоу-стрит, большей частью католики и почти все, кто не отправился на одиннадцатичасовую мессу, побывали на восьмичасовой, а потом поехали на разные воскресные прогулки. Брайан не знал, правда это или нет. Он знал наверняка лишь две вещи: мистер Гонт лучше знает, и дело не сделано до тех пор, пока мистер Гонт не скажет, что оно сделано. И он принялся за работу.