Стивен Кинг - Самое необходимое

Чтоб никто не швырял грязь в мои стираные простыни. Я говорила тебе, что тебя достану!

Он вытащил лезвие-шило, спрятанное в одном из «карманчиков» ножа, и наколол на него записку. Потом он зажал нож в кулаке, повернув рукоятку так, чтобы шило очутилось между указательным и средним пальцами его могучей ладони, и снова стал почесывать Рейдера, который все это время лежал на спинке и весело поглядывал на Хью. Он ручной, снова подумал Хью.

— Да! Ты у нас отличный па-арень! Ты у нас самый лу-у-ч-ший? — спрашивал Хью, почесывая собаку. Теперь уже обе задние лапки Рейдера весело болтались в воздухе, словно он крутил педали невидимого велосипеда. — Да, ты самый лучший! Да-а! И знаешь, что у меня есть? У меня есть лисий хвост! Точно!

Хью держал нож-шило с наколотой на него запиской прямо над белым пятнышком на груди Рейдера.

— А знаешь, что еще? Он у меня и останется!

Он резко опустил правую руку, а левой, которой почесывал Рейдера, крепко прижимал песика к полу, пока три раза сильно поворачивал шило. Струя теплой крови брызнула вверх и залила обе его руки. Песик слабо дернулся и тут же затих и вытянулся на полу, не успев издать даже своего строгого и безобидного тявканья, — больше он его уже не издаст никогда.

С тяжело бьющимся сердцем Хью поднялся на ноги. Вдруг ему стало очень погано от того, что он сделал, — он почувствовал себя почти больным. Сумасшедшей она была или нет, но она совсем одна на всем белом свете, а он убил того, кто, наверно, был ее единственным маленьким другом.

Он вытер свои окровавленные руки о рубаху. На темном материале почти не осталось пятен. Он не мог оторвать глаз от собаки. Он сделал это. Да, это сделал он, и он это знал, но никак не мог поверить, словно совершил все в каком-то трансе.

Внутренний голос, который иногда беседовал с ним о встречах ветеранов, вдруг заговорил: «Да... и ты, наверно, сумеешь убедить себя в этом. Но ни в каком трансе ты не был; ты прекрасно соображал, что делал.

И почему».

Его стала охватывать паника. Надо было убираться отсюда. Он медленно попятился по прихожей, сдавленно вскрикнул, когда наткнулся спиной на дверь, не оборачиваясь, стал шарить рукой в поисках ручки и наконец нащупал ее. Повернув ручку, он выскользнул из дома сумасшедшей Нетти и дико огляделся вокруг, почти готовый увидеть здесь половину жителей города, которые смотрели на него печальными, осуждающими глазами. Но он никого не увидел, кроме мальчишки, который катил на велосипеде по улице. К багажнику велосипеда была привязана в каком-то неловком положении сумка-холодильник для пикников. Проезжая, парнишка едва удостоил Хью взглядом, а когда он исчез из виду, раздался звон церковного колокола... на этот раз созывавший методистов.

Хью быстро пошел по тротуару. Он уговаривал себя не бежать, но все равно уже трусил рысцой, когда поравнялся со своим фургоном. Он распахнул дверцу, бухнулся за руль и ткнул ключом в замок зажигания. Он тыкал ключом раза три-четыре, но этот чертов ключ каждый раз попадал мимо. Ему пришлось придержать правую руку левой, чтобы включить зажигание. Брови заливал пот. Он много раз страдал от похмелья, но никогда еще не чувствовал себя так... Это было похоже на приступ малярии или чего-то в этом роде.

Фургон завелся с ревом, выпустив голубое облако дыма. Нога Хью соскочила с педали сцепления. Фургон рывком отпрыгнул От тротуара и заглох. Ловя ртом воздух, Хью снова завел двигатель, тронулся с места и дал газу.

К тому времени, когда он доехал до автопарка (который по-прежнему был безлюден, как лунный кратер) и поменял фургон на свой старый залатанный «бьюик», он уже забыл и про Рейдера, и про жуткое дело, которое сотворил своим ножом. Он весь был поглощен совсем другим — кое-чем поважнее. По дороге к автопарку его охватило страшное подозрение: кто-то побывал у него дома, пока он отсутствовал, и украл его лисий хвост.

Выжимая больше шестидесяти, он подлетел к дому, тормознул в четырех дюймах от своего шаткого крыльца, подняв тучу пыли, и, перепрыгивая сразу через две ступеньки, взбежал на крыльцо. Влетев в дом, он сразу ринулся к кладовке, распахнул дверцу, встал на цыпочки и дрожащими руками принялся шарить на верхней полке.

Поначалу руки натыкались лишь на голое дерево, и Хью всхлипнул от ярости и страха. Потом его левая рука глубоко погрузилась в мягкий плюш — не шелк и не шерсть, — и он весь блаженно отдался чувству огромного облегчения. Так голодный хватается за кусок жратвы, смертельно усталый валится отдыхать, а больной малярией заглатывает хинин... Барабанный бой у него в груди начал понемногу стихать. Он вытащил лисий хвост из тайника и уселся за кухонный стол. Потом разложил хвост на своих мясистых ляжках и начал гладить его обеими руками.

Так Хью просидел по меньшей мере часа три.

7

Парнишка, которого заметил на улице, но не узнал Хью — тот, что проехал мимо на велосипеде, — был Брайан Раск. Прошлой ночью Брайану тоже приснился сон, давший и ему поручение на это утро.

Во сне начинался седьмой раунд мирового чемпионата — какого-то древнего, времен Элвиса Пресли, — этого старого соперничества, бейсбольной битвы — «Доджеры» против «Янки». Сэнди Кауфакс стоял в защите, страхуя Да-Бумса. А еще в перерывах между бросками он говорил с Брайаном Раском, стоявшим рядом с ним. Сэнди Кауфакс в точности изложил Брайану, что тот должен сделать. Он объяснил все предельно четко: расставил все точки над «и». Тут не было никаких проблем.

Проблема заключалась в другом: Брайан не хотел делать этого. Споря с такой легендой бейсбола, как Сэнди Кауфакс, он чувствовал себя муравьем, но тем не менее пытался спорить.

— Вы не понимаете, мистер Кауфакс, — говорил он, — я же должен был сыграть шутку с Уилмой Джерзик, и я сделал это. Уже сделал.

— Ну и что?— спросил Сэнди Кауфакс. — Что с того, ушастик?

— Ну, уговор есть уговор. Восемьдесят пять центов и одна шутка.

— А ты уверен в этом, ушастик? Одна шутка? Уверен? Разве он сказал что-то вроде: «Не больше, чем одна шутка»? Что-то определенное на этот счет?

Брайан не мог точно вспомнить, но в нем росла уверенность, что его надувают. Нет... Даже не надувают. Ловят. Как мышку на кусочек сыра.

— Послушай-ка, что я тебе скажу, ушастик. Уговор...

Не договорив, он издал негромкое «у-ух», отбивая сильный бросок. Мяч упал в рукавицу с холодным треском ружейного выстрела. Пыль поднялась с рукавицы, и с подступающим к горлу отчаянием Брайан понял, что узнал темноголубые глаза, глядящие на него из-под маски. Эти глаза принадлежали мистеру Гонту.

Сэнди Кауфакс поймал возвратный пас мистера Гонта и взглянул на Брайана прозрачными, как коричневые стеклышки, глазами.

— Уговор, — сказал он, — это то, что я называю уговором, ушастик.