Лин Яровой - Зазеркалье

Кровь Марии. Мамина кровь.

Внутри ничего даже не шевельнулось. «Выгорели эмоции. Всё выгорело».

Наверное, при других обстоятельствах меня бы свела с ума эта мысль: прямо сейчас я стою там, где два года назад умерла моя мать. Здесь, в этой избе, она почти тридцать лет пряталась от меня и от Рощи. На этой кровати спала. За этим столом обедала. Об этот выбеленный угол ей проломил голову Колебин, к которому она сбежала.

«Так всё и было, Андрюша» — прозвучал в мыслях знакомый шёпот.

Рассудок помутился от недосыпа, пьянства и колдовства. Всё казалось мне понятным, знакомым. Как будто такое уже случалось — не раз, и не два, а на протяжении вечности. Испокон веков змей похищает невест и приносит их в жертву. Убивает на белом камне, чтобы переродиться.

Воспоминания кружились в затуманенном сознании, перетекая из одного в другое. И байки Макса, и рассказы Лидиной бабушки, и присказки старика — всё вязалось в один клубок. «Всё это — вечный сюжет, Андрей. Бесконечная история Рощи. Потому и кажется, будто ты уже прожил это».

По привычке глянул на часы. На мгновение показалось, что секундная стрелка идёт назад. Я зажмурился и снова открыл глаза. Наваждение пропало. Время текло по прямой.

«Прошлое в будущее…Тонкая линия скользит, закручиваясь в кольцо».

Сунул руку в карман и нащупал пальцами холодное зеркальце. Достал его, покрутил, разглядывая со всех сторон. Положил палец на защёлку.

— Ну хорошо… Колдовство так колдовство. Полетаем немного.

Затушив окурок о печь, я уселся на край металлической койки. Выпрямил спину, поднял зеркальце перед собой и отщёлкнул крышку.

Заросший щетиной незнакомец глянул из отражения. Грязные спутанные волосы, темные мешки под глазами. Обветренные губы в белом налете.

Несколько секунд понадобилось, чтобы узнать в этом незнакомце себя.

«Лет на пятьдесят выгляжу, не меньше, — подумал я, глядя в зеркало. — А ведь и правда на отца похож. Только глаза хитрее. Совсем не его глаза. Кошачьи».

Моргнув пару раз, начал всматриваться в зрачки, которые на секунду сузились до крохотных точек, а затем вновь расширились. Просидев так примерно с минуту, я вдруг понял: у меня нет ни малейшего представления, что делать дальше.

— Господи, что за бред, — выдохнул я и опустил зеркальце. — Самому-то не противно?

Испытал стыд перед собственным разумом. Перед следачьим прошлым. Неужели и правда я сейчас занимаюсь подобной ерундой вместо того, чтобы искать Лиду как полагается? Нужно ведь опрашивать людей, проводить обход территории, поднимать на уши всю деревню. Подключать оперов, в конце концов. А что делаю я? Гадаю на кофейной гуще?

Подумал об этом и вновь вытянул руку. Поднял зеркальце перед собой.

«Противно — не противно, плевать, — сказал себе уже твёрже. — Делай что хочешь, Андрей. Колдуй, с ума сходи, в омут бросайся. Хоть себя режь, но решай».

Вглядываясь в отражение, я смотрел то на собственные глаза, то на желто-зеленые пятна камуфляжой куртки, то на выбеленную стену, изрисованную черными закорючками. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я понял, что перед глазами всё плывёт. Рука затекла. В голове крутились одни и те же обрывки мыслей, а в груди собиралось раздражение, от того, что у меня ничего не получается. Это было похоже на душную мучительную бессонницу. То самое чувство, когда ворочаешься в кровати с бока на бок, и чем сильнее пытаешься уснуть, тем дальше отгоняешь сон.

«Нужно просто отпустить разум, — понял я. — Отпустить мысли. Вспомни, что говорила Лида на берегу».

Я прикрыл ресницы, но не полностью, а так, чтобы видеть перед собой лишь зеркальце. Глубоко вдохнул и начал вслушиваться в тишину.

Ветер гудел за окном.

Скрипели петли ставень.

Железо стучало на крыше.

«Почувствуй, как течёт время. Мгновение за мгновением. Прошлое перетекает в будущее. Незаметно… неотвратимо. Оно похоже на растущее дерево — корни уходят под землю, ветви тянутся к небу. Но на самом деле — всё едино. На самом деле никакого времени нет».

На миг показалось, что кровать подо мной приподнялась на пару сантиметров и плавно опустилась обратно. Правда стоило заострить на этом внимание, как всё наваждение тут же рассыпалось.

«Чёрт… — выругался я мысленно. — Так не пойдёт, Андрей. Ты слишком сосредоточен. Не фокусируйся на чём-то конкретном. Попытайся раствориться. Как тогда на реке. Давай, Андрей… Давай ещё раз».

Скрипело железо на крыше. Гудел за окном ветер — дыхание березовой рощи. Опавшие листья шелестели, корябая сухими веточками карнизы окон.

Тикала секундная стрелка часов.

В голове звучал низкий голос Лиды:

«Тонкая линия скользит, закручиваясь в кольцо. Перетекает сама в себя. Прислушайся, Андрей… Время — это змей, пожирающий собственный хвост».

Сквозь полуопущенные ресницы, я увидел, как что-то шевельнулось в отражении. Тень скользнула по стене, а затем в сенях послышался скрип половиц.

Открыв глаза, я постарался не заострять взгляд на чём-то конкретном, а смотреть на всю картинку сразу. Из-за этого очертания в зеркале стали смазанными, словно прикрытые завесой горячего воздуха. В первую секунду мне показалось, что по стене за спиной ползут десятки насекомых — какие-то трехлапые тараканы бежали от кровати к потолку по старой потрескавшейся штукатурке. Спустя мгновение я заметил, что они не бегут, но скользят единой извивающейся линией.

И лишь тогда я понял. Это вовсе не насекомые. Это ожили «куриные лапки». Нарисованные сажей закорючки пришли в движение и поползли вверх чёрным змеиным скелетом.

Вновь скрипнули доски, на этот раз уже в комнате. Простонали петли двери. Всё также уставившись в отражение, я чуть повернул зеркальце и увидел в нём силуэт сгорбленного человека. Он стоял в паре шагов от меня — рядом со входом.

Стоял и тихо беззвучно плакал.

Медленно, боясь спугнуть мираж, я наклонил зеркальце чуть книзу. Увидел на полу тело черноволосой женщины. В первый миг хотел тут же обернуться — показалось, что там, у порога, лежит Лида. Но чутье подсказало: нельзя оборачиваться. Нельзя, Андрей.

Человек наклонился. Взял женщину под мышки и потащил на улицу. Лица женщины не было видно — чёрные слипшиеся волосы падали сверху, но судя по жилистым ладоням, венозным ногам и обвисшей груди под полупрозрачной ночнушкой — эта была уже почти старуха. Последнее, что я заметил — бледные ступни, скользнувшие за порог.

Спустя полминуты человек вернулся, и я узнал в нём Колебина. Точнее его тёмный облик. Чёрный тулуп, валенки, перемазанные в земле штаны. Впалые щеки и спутанная борода, в которую вплёлся берёзовый лист. Глаза старика светились золотой дымкой. Не замечая меня, Колебин ходил по избе, а я следил за ним в отражении, поворачивая зеркальце то вправо, то влево.