Лин Яровой - Зазеркалье

— Да, кстати… Тебе здесь местные гопники стёкла выставили. Праздник весёлый был. Но ты не переживай, я попрошу Юру, чтобы приглядел за домом, пока не починят. Ключи заберёшь у него. И ещё, Макс… Будь другом. Не звони мне больше.

— Андрюх… — раздалось из трубки. — Давай приеду, слышишь? Давай поговорим нормально.

— Не утруждайся. Правда, Макс, не трать сил… Я всё равно не смогу простить.

Оставив телефон в спальне, я спустился по лестнице. Проверил батарейки в фонарике, щелкнув им пару раз. Затем прикурил сигарету и отправился обратно в сарай.

«Макс звонил в половину первого, — думал я, спускаясь по хлипкой лестнице в погреб. — В это время телефон Лиды уже был недоступен. Интересный выходит расклад… В лес я ушел в районе полуночи — значит, примерно в эти полчаса старик и явился. Забрал Лиду, пока я ждал Мурова в роще. Пришёл, стоило мне только выйти из дома».

Спустившись, я щёлкнул фонариком и посветил на сломанные доски, за которыми начинался ход в пещеру. Задумавшись, провел пальцами по ощетинившимся краям. Щепки ещё не успели потемнеть от сырости, и внутри дерево было светлее, чем снаружи. Значит, ломали не так уж давно.

«Причем с этой стороны ломали. Не из подземелья. Получается, во двор старик заходил с улицы? Ерунда какая-то… Я ведь недалеко стоял, следил за дорогой — ждал, когда подъедет Юра. Как я мог не заметить?»

В голове защекотало чувство дежавю.

«Ладно, разберёмся. Всё равно теперь не уйдёшь, старый чёрт».

Зайдя в подземелье, я вновь почувствовал, как давит могильный запах. Ботинки чавкали в сырой грязи.

«В любом случае, — думал я, пробираясь сквозь узкий ход, — теперь хоть понятно, что именно здесь случилось. Не такое уж и сложное твоё колдовство, старик. Всего лишь древний сюжет — тысячу раз, по кругу. Змей убивает невесту на белом камне, чтобы переродиться. Колдун отказывается от любви, ради бессмертия. Огонь побеждает воду».

Луч фонарика плясал по базальтовам стенам пещеры. Чёрные «куриные лапки», нарисованные на камне, вели во мрак, в глубину, в бездну.

Бросив сигарету в грязь, я затоптал её ботинком и пошёл дальше по подземному ходу.

«Вот он твой мир, старик, — думал я, подсвечивая фонариком белые сталактиты, свисающие со сводов, будто змеиные клыки. — Вот он твой скелет — твой камушек, что под Рощей тянется. Здесь ты живёшь без жизни. Здесь прячешься от смерти. Сюда ты возвращаешься каждый раз и сюда же уводишь невест…»

Опустив фонарь, я вздрогнул. Луч света скользнул по известковым наростам, по стенкам пещеры проплыла тень. На секунду мне показалось, что это был огромный змеиный хвост.

«Ты повсюду, старик. Опутал собой всю Рощу — к каждому залез в черепушку. И к Лёпё, и к Сивому, и к Косте… Ты заставляешь их грешить, потому что сам уже ничего сделать не можешь. Твоя судьба — гнить и под землёй прятаться. Ты разложился, старик. Стал удобрением, на котором восходит жизнь…»

Грунт под ногами стал ровным и скользким. Стенки пещеры то сужались, то наоборот расходились так широко, что свет фонарика не мог охватить их все сразу. Ход уводил всё глубже. Петлял среди торчавших сосулек. Густая мокрота, копившаяся на кончиках сталактитов напоминала творог.

Над головой бесшумно пролетели две тени. Летучие мыши?

Раздался хрип. Низкий, гулкий, размеренный… Будто дышала сама пещера.

А затем донесся стрёкот змеиной трещотки из мрака.

«Зовёшь меня, старик? Хвостом гремишь? — усмехнулся я, спускаясь всё глубже во тьму. — Можешь не утруждаться, змей. Не трать понапрасну сил. Я сам приду. У меня к тебе слишком много вопросов. Слишком много… Это ведь ты сделал меня сиротой. Ты — чёртов змей, который украл у нас с отцом маму лишь для того, чтобы убить её, ради собственного бессмертия. И теперь, спустя столько лет, ты надеешься, что я позволю сделать подобное снова? Думаешь, я отдам тебе душу? Отдам жену? Ошибаешься, старый чёрт… Ошибаешься. Я уже не тот мальчик, который бегал в рощу курить мимо твоей избы. Не тот котёнок, что отрекался от детства, стоя перед огнём. И поверь, старик, я давно не тот наивный следачок, ослеплённый любовью, который в упор не видел, что на самом деле волк был напуган и что именно ты заставил его перерезать горло несчастной торговке. Ведь это ты был хвостатой тенью на крыше, старик. Ты говорил с Сивым — так же, как говорил с Лёпой и как говорил со мной. Ты всегда знал, чего хочет Роща. Знал силу пролитой крови и знал, что лишь жертва может поднять из земли сгнившие кости нашей общей матери — общей родины, общей души. И напоив Рощу кровью, ты вдохнул в неё жизнь, заставил очнуться и разжёг пламя праздника — твоего праздника. А потом сидел на заваленке, словно на троне. Щурился от солнца и смотрел, как женится на ведьме кот, которого ты обманул… Да, старик. Ты — змей. Ты — царь, похищающий жён. Ты погубил душу, украл мою, спрятался от зеркал, от воды, от смерти, но от меня ты не спрячешься. Ни под землёй, ни в тайге, ни во тьме — нигде тебе не будет покоя. Потому что ты посмел притронуться к моей женщине, и я иду за тобой, лесной царь. Иду прямо сейчас. И скоро поймаю. Ведь ты сам сделал меня таким, сам подарил глаза и сам научил искать. Ты — дьявол, старик. Ты — лесной царь. И ты — мой отчим».

— Встречай же пасынка, — сказал я громко, и в темноте вспыхнули свечи. Сотни свечей.

Одна за другой они загорались в каменных выемках — совсем, как вчера на улицах, когда местные зажигали их в окнах в честь змеиного праздника. Длинный огненный коридор вёл в пещерный грот — в тронный зал. К алтарю. Ровные белые стены, сложенные будто из мрамора, образовывали полукруг и там, за аркой, стрекотал хвостом дьявол.

Я остановился.

Выключил фонарик.

Прикоснулся к серебряному зеркальцу в кармане, и глядя в освещенный зал произнёс:

— Я принёс тебе отражение, царь.

Белые каменные своды тянулись вверх и исчезали во мраке. Снизу, слева от входа, они были выкрашены красным, будто пасхальные яйца луковой шелухой. Эта стена была сухой и сияла огнями свечей, которые дрожали в медных канделябрах.

На земле сидел безголовый скелет. Опирался спиной о крашеный камень. Из порванных рукавов рясы торчали кости. В ногах валялся череп, пробитый перевернутым крестом, торчавшим из темечка.

Мёртвый священник.

Правая стена была тёмной, сырой и поросла желто-фиолетовой плесенью. По мокрым камням бегали сороконожки и стекали грязные струйки воды.

Здесь тоже был скелет. Женский. Длинные белые волосы тянулись с черепа и падали на багровый ковёр — последний наряд покойницы. Ковёр, расшитый золотыми листиками, напоминал королевскую порфиру. Поверх него висели золотые украшения, цепи и подвески с переливающимися камнями. Между раздвинутых ног трупа стояла медная чаша. В ней кишмя кишели двухвостки и пауки.