Лин Яровой - Зазеркалье

Старик завизжал. Забился по земле.

В воздухе потянуло запахом реки.

С правой стены — той, что была сырой и покрытой плесенью — сползли тысячи насекомых. Двухвостки, сороконожки, пауки — склизкие, чёрные — они облепили старика сверху донизу.

Я вогнал булавку ещё глубже. Так, чтобы навершие в виде серебряной двуглавой птицы коснулось лица старика, изображенного на фотографии.

— Вот и всё, Валера. Вот и конец твоей сказки. Вечный сюжет, как заказывал. Ждёт тебя родная на конце иглы. Да не простой, серебряной. Ибо серебро есть зеркало, а в зеркале твоя смерть. Видишь, чёрт старый… Не один ты умеешь сказки вязать.

Свечи начали гаснуть — одна за другой. Пламя на белом камне взметнулось вихрем. Старик, заживо пожираемый насекомыми, визжал и бился полозом, растекаясь по земле смолой. Я уже на него не смотрел.

Судорожно собрал с земли фотографии — все двенадцать, сунул их в карман джинсов. Затем схватил зеркальце и побежал к Лиде.

— Милая моя, я здесь. Здесь. Проснись, царевна.

Сложив руки на груди, она лежала, словно в гробу, и сверху на неё сыпались куски земли. На спутанные волосы, под которыми блестели серьги с рубинами. На лицо. На белую шелковую сорочку.

— Я здесь милая, — говорил я громко, чтобы перебить крики старика. — Я принёс тебе зеркало. Твоё зеркало. Особенное. Ты не знала, милая, и я не знал, но это мамино зеркало. Моей мамы. Оно к тебе перешло. Сначала к Нине, а потом к тебе. Держи, моя хорошая. Держи.

Я поднял Лидину ладонь и вложил в неё серебряную «ракушку». Затем наклонился и поцеловал в лоб.

— Прости меня, родная. Пожалуйста, прости.

Пальцы Лиды шевельнулись. Ресницы дрогнули.

— Ты обещал… — тихо сказала она, и улыбнулась краешками губ. Затем прошептала, не раскрывая глаз: — Во сне Нина качала меня на руках… И ты там тоже был.

— Милая, — произнес я охрипшим голосом. — Нам нужно уходить отсюда. Я унесу тебя, слышишь? Только позволь к тебе прикоснуться.

— Уже прикоснулся, — Лида наконец открыла глаза. — Уходим, кот… — сказала она. Затем перевела взгляд на погибающего старика и добавила: — Нужно всегда уходить вовремя.

Пот заливал глаза. Кровь текла под рубахой. Подземный ход казался бесконечным — растянувшийся, липкий мрак, в котором пахло гнилью и плесенью. Я шёл по нему, чуть наклонившись, прижимая Лиду к себе, чтобы прикрыть её от сыпавшихся кусков земли. В ладони приходилось держать фонарик, который всё время норовил выскользнуть из пальцев. В темноте за спиной грохотало. Обваливался камень и грунт, поднималась пыль, толкали в спину порывы воздуха.

Впереди бежал белый кролик. Останавливался, когда я отставал. Ждал на развилках. Указывал путь.

— Кот… — тихо произнесла Лида, сжав мое плечо. — Всё заканчивается.

— Держись, царевна. Мы почти дома. Чуть-чуть осталось. Мы успеем.

Лида то ли усмехнулась, то ли простонала. Она была такой легкой, будто неведомая сила тянула её вверх. В белой ночной рубашке, словно в свадебном платье… Я нес её на руках так же, как двенадцать лет назад в день нашей свадьбы.

— Кот… — прошептала Лида и сильнее сжала плечо.

Она прикусила ткань моей рубахи, стиснув зубы, чтобы не закричать. Я почувствовал, как её тело напряглось от боли. Мышцы затвердели, стали непослушными, каменными.

— Держись, моя хорошая. Держись. Уже близко. Доберёмся до дома, и я позвоню врачам. Они уже ждут звонка. Юра их предупредил. Всё будет хорошо, родная. Мы победили этого змея. Победили вместе с тобой.

Сквозь мутную пелену наконец заметил выход. Полосы серебряного света пробивались через открытый люк погреба, и я уже видел лестницу… как вдруг Лида вцепилась в меня и закричала:

— Больно!

Она дёрнулась, вырвалась и упала на землю. Поползла на спине обратно в темноту. Я схватил её за щиколотку.

— Лида! Стой!

— Не могу! Не могу, кот! Там больно! Слишком больно!

— Лида… родная моя. Нужно подняться. Нужно ехать в больницу.

Она плакала. Размазывала слёзы по лицу грязной рукой. Прятала от света глаза. Зрачки расширились во всю радужку.

— Я не могу, Андрей. Пожалуйста, оставь, — умоляла она, — пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста…

Липкий пот, заливающий глаза, перемешался с выступившими слезами. Я взял жену на руки. Понёс её к выходу.

— Не позволяй гнили забрать тебя, царевна, — шептал я ей на ухо. — Вспомни, что ты мне говорила. Вспомни, чему учила бабушка. Вспомни Нину. Вспомни Алису.

Лида дрожала всем телом. Сжимала мои руки. Скрипела зубами.

— Я рядом, моя хорошая. Я помогу. Просто держись. Держись за меня крепче.

Мы подошли к лестнице, и на секунду я растерялся, не зная как поступить дальше. Позволить Лиде подняться первой? Или сначала вылезти самому? У меня не было уверенности в том, что если оставить жену внизу хотя бы на миг, она вновь не попытается сбежать в подземелье.

— Милая, послушай… Сейчас я поднимусь и подам тебе руку. Пожалуйста, не убегай. Слышишь? Пообещай мне, что не побежишь обратно.

— Кот…

— Пообещай.

— Хорошо, — сказала она и зажмурилась. — Обещаю.

Я осторожно опустил её на землю и посадил у лестницы. Затем быстро вскарабкался по ступенькам наверх и оказался в сарае. Сквозь щели в досках увидел, что на Рощу уже опустилась ночь. Бросив фонарик, я глянул на часы. Они были разбиты, стрелки отвалились.

«Время остановилось, — подумал я. — Значит, у нас есть ещё шанс. Воскресенье не закончилось. Успеем. Обязательно успеем. Всего пару шагов, и мы будем дома. Там, в спальне, лежит телефон. Один звонок — и врачи приедут. Юра обо всём позаботился. Ему можно верить».

Повернувшись обратно к люку, я опустился на колени. Протянул руку жене.

— Нужно подняться, милая. Нужно идти наверх.

Лида смотрела из темноты. Поджав колени к груди, тряслась от боли, как забитый котенок.

— Милая… Пожалуйста, иди ко мне.

Она подала руку. Тонкие пальцы коснулись запястья, и я почувствовал, что они холодные, как у покойницы.

Ступая босыми ногами по грязным ступенькам, Лида поднялась. Шагнула к выходу из сарая. И тут же её колени подкосились. Она качнулась, чуть не упав обратно в погреб, но в последний момент я схватил её. Взял на руки.

Ногой открыл дверь сарая. Вынес Лиду во двор.

И обомлел.

«Всё, Андрей, — вдруг понял я. — Это всё».

Лунный свет заливал двор, укрытый белой простыней, и с неба сыпались крупные хлопья. Земля, деревья, крыша дома — всё светилось, мерцало, и мир превратился в одно огромное зеркало, отражающее серебро луны. И глядя на блеск этого холодного серебра, я наконец осознал:

нет в мире силы, способной победить смерть.

Нет её, Андрей.

Просто нет.

Сглотнул ком в горле и произнёс хрипло:

— Идём, родная. Идём домой.