Лин Яровой - Зазеркалье

И шёпот превращается в стон. А стон превращается в крик. И свет накрывает первой волной, за которой неизбежно катится вторая, за ней ещё одна, и ещё, и ещё, пока не остаётся уже ни комнаты, ни постели, ни мокрого белья, ни нас самих, а один только свет и нарастающий звон, закручивающийся по спирали всё быстрее, быстрее, быстрее, разрезающий пространство и предвещающий единственно возможный финал — взрыв и перерождение.

И финал наступает. Звуки, запахи, прикосновения, крики — все чувства сходятся в единую точку, в крохотную искру, где время останавливается и исчезает. Эта искра — наша любовь. Звенящая седьмая грань — сердце мира.

И мир взрывается. Вселенная разлетается в темноту рукавами галактик. Космос рождается в нашей спальне.

В ту ночь мы точно знаем, что магия существует.

В ту ночь мы побеждаем время.

«Я беременна, кот… — улыбается жена и, видя мой взгляд, бросается в объятия. — Это девочка. Я знаю, будет девочка».

Снег выпадает поздно — лишь в декабре.

Лида лежит на больничной кровати в окружении людей в белых халатах. Я держу её за руку, вижу вздувшиеся сосуды на шее и лицо сведенное судорогой, но даже на сотую долю не могу представить, насколько моей Лиде сейчас больно.

Детский крик.

Смех жены.

«Девочка. Это девочка. Ты стал отцом, Андрей».

…ветер в гостиной стих.

Я услышал, что там, внизу, на журнальном столике играет шкатулка.

— Она здесь, — улыбается Лида. — Она пришла.

Маятник под сердцем качается. Я наконец понимаю.

— Лида…

— Да, мой серебряный. Это она. Слышишь? Она поднимается… Посмотри на меня, кот, посмотри. Не закрывай глаз. Ты видишь… Ты всё видишь, мой серебряный. Мы отражения друг друга. И она всегда была с нами — в зеркалах, в каждом осколке. Та, которую ты всегда искал — во мне, в матери, в каждом отблеске. Ты всегда думал, почему я похожа на неё. На ту женщину в твоей голове. Ту, что шла рядом — за твоей спиной, многоликая и родная. Черноволосая девочка в зеркале. Та, которой покорятся все отражения. Та которая распутает всё. Она не враг нам, Кот. Она сделала нас живыми… Она — хозяйка Зазеркалья. Она — наша любовь. И она — наша дочь.

Запах воды становится сильнее, и я вдруг понимаю, что на самом деле пахнет вовсе никакой не рекой. Пахнет ливнем. Холодным ноябрьским ливнем, который заливает крохотный чёрный гробик, похожий на лакированную шкатулку.

Перед глазами мокрые спутанные волосы. Белые пальчики, сжимающие Зайца.

Поднимаю взгляд и вижу, как кролик, ожидающий на пороге, прыгает в сторону. Уступает дорогу хозяйке.

В гостиной играет шкатулка. Мелодия, которую я включал дочери на ночь. Нежная хрустальная пьеса, которую весь мир называет неправильно, и только мы втроём знаем её название.

В доме играет «For Alice».

Пьеса, которую так любит смерть.

— Она здесь, мой серебряный. Она пришла.

Лида обнимает меня из последних сил. Я вплетаю пальцы в её взмокшие волосы. Целую холодные, пересохшие губы. Целую в последний раз.

— Пожалуйста, дай мне её платье… — говорит Лида едва слышно.

Аккуратно опускаю жену, укладывая головой на подушку. Околдованный, словно в тумане, встаю с кровати. Подхожу к шкафу и вытаскиваю из чемодана чёрную ткань в желтый горошек. Отдаю Лиде. Она прижимает одежду дочери к груди, а затем указывает взглядом на чемодан. Улыбается.

Я оборачиваюсь.

На раскрытом чемодане сидит синица. Клюёт белое платье жены.

— Ты знаешь, что делать, мой серебряный.

— Лида…

— Ты обещал.

Отцовская булавка приколота к ремню.

«Ты должен её отпустить, Андрюша. Потому что так правильно. Так нужно, если любишь. Будь сильным, сын».

Лида поднимает трясущуюся руку. Отгибает безымянный палец, на котором блестит обручальное золото.

— Я люблю тебя, кот.

— Я люблю тебя. Люблю, родная.

Укол.

Выступившая капля крови.

Птица взлетает с чемодана и кружит под потолком спальни. Опускается рядом с Лидой — всего на миг — и тут же вылетает из комнаты.

В голове разносится одно слово:

«Прах…»

Мелодия в гостиной смолкает.

Ветер гудит сквозь разбитые окна.

— Лида…

Глаза жены закрыты. Провожу ладонью по холодной щеке. По мокрым чёрным прядям.

— Лида, ответь.

Опускаю взгляд на её живот. Она не дышит.

Маятник обрывается.

Всё, Андрей, всё.

Её нет.

Подскакиваю с постели и открываю окно, чтобы запустить холодный воздух вперемешку со снегом. Хожу по спальне кругами. Смотрю на жену. «Глупости… Что за глупости… Разве её может не быть? Вот же она лежит перед тобой. Просто уснула. Просто спит. Сейчас, подожди минуту. Она сейчас откроет глаза».

— Лида!

Мир расплывается… Что за чёрт?

Куда… куда всё исчезает?

«Просто слёзы, Андрюша… — шепчет за спиной отец. — Можешь не прятать их больше. Ты был сильным. Ты всё сделал правильно».

— Глупость-глупость… — повторяю я и прижимаю к себе Лиду. — Она просто спит. Просто спит.

В голове вспыхивает озарение.

— Господи, ну конечно! Это не она спит, а я!

Смеюсь. Нервно, тихо, сквозь слёзы.

— Это просто сон. Обыкновенный сон, который сейчас закончится. Надо только проснуться. Ой, дурак-дурак, Андрей. Сам рассказывал Юре про осознанные сновидения, а теперь забыл! Просто потерялся во сне, вот и всё…

Я жмурюсь, что есть сил. Жду примерно с минуту, когда сновидение сменится. Жду, когда закончится этот чёртов выход.

Но мир так и остаётся плотным и недвижимым.

Открываю глаза.

Лида спит на моих руках.

«Так не может быть. Не может…»

Дыхание перехватывает.

— Стой! Пожалуйста, стой.

Первая волна.

«Господи… хватит. Проснись, Андрей!»

Запахи. Чувствую запахи. Чувствую, как пахнут мокрые волосы жены. Как пахнет её крем для рук в раскрытой баночке на тумбе. Аромат хвои.

— Нет, пожалуйста… Проснись! Хватит!

Она спит.

Она похожа на восковую куклу.

— Нет! — пытаюсь закричать, но лишь раскрываю рот. — Нет… нет… Лида.

Вторая волна.

Темнота перед глазами.

За ней третья.

Звон в ушах.

И дальше слой за слоем. Будто засыпают землёй. Что-то давит в груди. Сжимает. Рвёт на части. Мне тесно. Господи, как же мне тесно.

— Лида, Лида, Лида… — зову её, но она не слышит. А я всё зову и глажу её по спине. Целую и что-то шепчу на ухо, рыдаю и снова шепчу.

И вдруг смолкаю. Опускаю жену обратно на кровать. Долго смотрю на её белую кожу и вдруг понимаю.

Это не Лида.

Незнакомая мёртвая ведьма лежит на кровати — бледная, худая, в измазанной грязью ночной сорочке. Похожая на мою жену, но это не Лида. Это вообще уже не человек. Покойница. Опустевшая оболочка.

Труп.

Медленно отхожу к окну и чувствую, как опускается последний слой осознания. Последняя мысль. Холодная, будто вылитая из серебра.