Лин Яровой - Зазеркалье

Поежившись, я сунул замерзшие руки под мышки. Пальцы нащупали что-то плотное и квадратное во внутреннем кармане. Я вспомнил: это коробочки с лекарствами. За ними — стопка фотографий.

Достав несколько снимков, пролистал их ещё раз. Задержался на том, что был сделан в парке развлечений. С фотографии, щурясь от солнца, смотрела пятилетняя Алиса, одетая в черное платьице в желтый горошек. Одной рукой она держала Лидину ладонь, другой — огромную сладкую вату. Позади цвела сирень, а на скамейке лежал Заяц в рубашке с оторванной пуговицей.

— Лид.

— Да?

— Как думаешь, мы были хорошими родителями?

Лида обернулась и взглянула на меня, чуть нахмурив брови. Я вспомнил, что Алиса хмурилась так же.

— Конечно, — сказала жена. — Ты сомневаешься?

— Если мы всё делали правильно… Почему это произошло?

— Кот… — Лида опустилась и села рядом. — Ты же знаешь, в мире нет правил.

— Знаю.

— Тогда что тебя волнует?

Я посмотрел на фотографию. Провел пальцем по краю плотной глянцевой бумаги.

— Боюсь, ей там страшно одной. В доме, о котором ты говоришь. Знаю, звучит глупо, но я помню это ощущение. Почему-то именно сейчас вспомнил… В детстве отец часто брал меня на рыбалку. Мы садились в лодку, плыли по этой реке, — я махнул в сторону тёмной глади. — Отец ставил сети…

Я замолчал на секунду. Глянул на разложенные на пакете овощи и вспомнил, как мы с отцом так же обедали в лодке. Газетка на сиденье, а сверху хлеб, сало и соль.

— Мне нравилось рыбачить на удочку. Чтобы снасти не путались, отец высаживал меня на берег, а сам проплывал по заводям. Однажды он оставил меня на маленьком островке и не возвращался дольше обычного. Там был илистый берег, на том островке. И я зачем-то на него сунулся. Сапоги увязли. Чем больше я двигался, тем сильнее проваливался вглубь. В итоге застрял намертво — по колено в грязи. Начал звать отца. А он всё не появлялся. Я даже плеска вёсел не слышал. В какой-то момент стало страшно. Казалось, будто сейчас эта грязь засосёт меня, похоронит заживо, а отец так и не узнает, куда я делся.

Лида протянула бутылку. Я отказался.

— Потом стало ещё страшнее. В голову пришло, будто с отцом что-то случилось. Что лодка перевернулась, и он утонул. Но больше всего меня пугала другая мысль… Что на самом деле с отцом всё в порядке. Просто он меня бросил. Так же, как мать.

Лида провела пальцем по моей ладони. Тихо произнесла:

— Но ведь это не так.

— Да… Он вернулся. Но тогда я об этом не знал.

— Знал, мой хороший. В глубине души ты всегда знал. И Алиса знает, что ты к ней вернёшься.

Задумавшись на миг, жена улыбнулась.

— Тем более, наша дочь совсем не одна. С ней друг.

Я кивнул. Прикрыл глаза. Вспомнил ливень, барабанящий по чёрным зонтам. Лакированное дерево. Уснувшую Алису, а на её груди, среди цветов, мокрого Зайца в рубашке.

— Наша дочь — смелая, — сказала Лида. — Думаю, гораздо смелее, чем мы. И сейчас ей скорее весело без нашего присмотра, чем страшно. Она — хозяйка страны чудес. Не переживай, кот, Алиса ждёт нас без страха. Просто поверь мне. Я не стану обманывать.

— Верю…

— Но?

— Но откуда ты можешь знать точно?

Лида не ответила. Вместо этого она наклонилась и поцеловала меня в лоб. Её губы были горячие и сухие, а от волос пахло хвоёй и дымом.

Мы долго смотрели друг другу в глаза. Продолжали разговор, только уже без слов. В конце Лида опустила ресницы, а я кивнул. Вздохнув, мы вновь повернулись к костру.

— Что с картошкой?

— Думаю, готова, — ответил я, вороша палочкой угли. — Тебе хлеб пожарить нормально?

— Лучше дай выпить.

Я протянул жене бутылку, а сам разложил на пакете горячие и перепачканные в золе картофелины. Разрезал их пополам ножом. Посыпал солью. Рядом положил зеленый лук и остатки помидоров.

— Красота, — улыбнулась Лида, оценив наш походный ужин. — Меня, кстати, никто в детстве на рыбалку не брал. Может, поэтому я за тебя замуж и вышла. Ты же деревенский мальчик, а я всегда тянулась к природе.

— Хочешь, порыбачим завтра?

— Хочу.

— Значит, раздобуду удочки. И лодку, — я замолчал на секунду, вспомнив недавний разговор. — Хотя…

— Что «хотя»?

— Думаю, обойдёмся без лодки. Порыбачим с берега.

Лида опустила глаза, догадавшись, почему я изменил решение.

— Не переживай, кот, я не свалюсь за борт. И не напугаюсь отражения.

— И всё-таки…

— Как скажешь, — не стала спорить Лида. — С берега, так с берега. Где достанешь удочки?

— Спрошу у местных. Думаю, это не проблема.

— А ещё мы сходим за грибами. Сегодня этого так и не сделали, а я, между прочим, безумно хочу походить по лесу.

— Это в тебе кавказские корни проснулись.

— Что?

— Походить по лесу с ножом. Пару белых подрезать. Красота…

— Андрей, ты идиот, — засмеялась Лида и толкнула меня в плечо. — Ходячий мешок с предрассудками.

— Ну, во-первых, не мешок. А во-вторых, я деревенский мальчик. Забыла? Все деревенские мальчики полны предрассудков.

— Это тоже предрассудок.

— О чём и речь.

Лида улыбнулась, покачала головой и осторожно взяла картофелину. Подула на неё. Откусила.

— Вкусно?

— Шамая хушная хартошка у мыре.

— Ты не прожевала или это уже осетинский?

Лида снова засмеялась, прикрыв рот рукой. Затем посмотрела на меня. Её подбородок и губы были черны от золы.

Я улыбнулся.

— Какая ты у меня красавица. Хоть и ведьма.

— Ты тоже ничего, — сказала Лида, вытирая рот. — Хоть и мент.

— Эй, — в шутку обиделся я. — Никогда не был ментом. Вообще-то ты должна знать разницу.

Лида небрежно отмахнулась.

— Мент — это состояние души, а не цвет погон, — сказала она. — Всегда ментом был и останешься. Тебя хлебом не корми — дай покопаться в какой-нибудь грязи. На твоё счастье, я — городская девочка, у меня нет предрассудков, будто все вы — продажные сволочи. В конце концов, я ведь прожила с тобой двенадцать лет.

— А если б я брал?

— Тогда мы бы здесь не сидели, — улыбнулась Лида.

— Согласен… Возможно, мы бы сидели где-нибудь на берегу моря. В собственной вилле.

— Или в тюрьме.

— Или в тюрьме, — кивнул я.

Затем подумал и всё же сделал ещё глоток из бутылки. Поморщился. Достал очередную сигарету и прикурил. Лида придвинулась ближе и положила голову мне на плечо.

Мы молча смотрели, как прогорают дрова в костре — они светились угольками, белели и рассыпались в пепел. Пламя ослабло, и уже почти не освещало поляну. Ветер усилился. В воздухе пахло грозой. Я потерял счёт времени, а затем Лида вдруг приподнялась и будто к чему-то прислушалась.

— Что такое? — спросил я.

Она ответила не сразу. Покачала головой и села обратно к костру.

— Полночь наступила.

Я глянул на часы. Стрелки застыли вертикально, указывая на двенадцать.