Лин Яровой - Зазеркалье

Лес осветился вспышкой. Я обернулся.

Старик исчез.

Ударил гром, прокатившись эхом по лесу. Берёзы зашумели, заскрипели, ветер закружил опавшую листву, и разразился ливень.

Со стороны реки донёсся крик.

«Лида!» — вспыхнуло в мыслях.

Позабыв обо всём на свете, я бросился к поляне. Споткнулся о сваленные в кучу ветки, проехался животом по мокрой земле. Выматерился, вскочил. Не оглядываясь, побежал к жене. Полыхнуло снова — бледно-голубым, электрическим светом. Небеса загрохотали, расколотые молнией.

Выбежав на знакомую тропинку, я опять поскользнулся.

Ещё одна вспышка. Гром. Ветер шумел и ломал ветви. Ливень бил по листве. Одежда промокла насквозь. В ботинках хлюпало.

Я вылетел на поляну. С неба падала вода — стеной. Под берёзой, в месте, где мы сидели, Лиды не оказалось. Только поднималась вверх тоненькая струйка дыма от прибитого ливнем костра. Я огляделся. Увидел тёмное пятно на песке — рядом с рекой.

— Андрей!

Вскинутая вверх рука. Кто-то тащил Лиду в воду.

Путаясь в ногах, побежал к пляжу. Уже почти добравшись до Лиды, услышал её плач. Потерял равновесие. Рухнул и проскользил по мокрому песку на несколько метров, залетев ногами в ледяную реку.

— Андрей!

Я обернулся. Лида лежала рядом на спине. В перепачканном пальто, со спутанными волосами. Она смотрела на меня и хватала ртом воздух.

— Я упала, — выдавила она с трудом, — Хотела ополоснуть нож. А потом как вспыхнет! И упала. Андрей, я не могу встать. Помоги!

До меня вдруг дошло: она смеётся! То, что я принял за плач, оказалось пьяным истеричным хохотом. Чувствуя, как горят легкие и рвётся из груди сердце, я приподнялся на локтях и отполз немного назад. Вытащил из воды ноги.

— Так тебя никто не тащит?

— Куда? — ещё сильнее расхохоталась жена.

— В реку.

Она схватилась за живот. Издала стон, похожий на крик раненой косули.

— Господи, кот. Конечно, тащит! Ты что не видишь? Меня похищает водяной!

От смеха у неё перехватило дыхание. Лида схватила мою ладонь, сжала, что есть сил. Потом перекатилась ближе и уронила голову мне на грудь. Глядя в небо, с которого падал дождь, жена смеялась во весь голос. Струйки воды стекали по её щекам, подбородку, шее. Лились на волосы, полные песка. Словно выуженная на берег рыба, Лида судорожно вдыхала, пытаясь набрать хоть немного воздуха. Она выдавливала слова по одному из вздрагивающей груди:

— Мы… пьяные… поросята.

С горем пополам мы поднялись на ноги. Придерживая друг друга, выбрались с песка и дошли до поляны. Ноги еле волочились — ботинки были каменные. Я окинул себя и жену взглядом. Джинсы в грязи, куртка в грязи, волосы в грязи. Всё в грязи.

Лида отдышалась, подняла голову. Посмотрела на моё лицо и вновь согнулась пополам, схватившись за живот.

— Ты что? Партизан?

Я провёл ладонью по щекам. Глянул на пальцы — чёрные. Видимо там, в лесу, свалился мордой в землю. Задрал голову и подставил лицо дождю. Умылся, как смог.

— Что с тобой случилось? — спросила Лида, смеясь.

— Колебин.

— Что?

— Там, в роще. Он живой.

Улыбаться Лида не перестала, но в глазах мелькнула тревога.

— Там? — оглянулась жена.

— Да.

— Ты брал у него что-нибудь?

— В смысле?

— Он что-то предлагал?

— Нет.

— Отлично, — Лида кивнула и снова засмеялась. — Бежим домой, поросёнок!

Она схватила меня за руку, потянула за собой, и мы помчались через лес, перепрыгивая грязные лужи, в которых вздувались и лопались пузыри.

Ливень на пару с ветром рвал листву и гнул берёзы. Роща шумела от воды, скрипела, стонала, вспыхивала молниями, и над головой вновь и вновь гремели тучи — словно по ним катилась громовая колесница. Мерещились тени — за берёзами, за кустами, за поваленными брёвнами. Мерещились люди, звери, черти. Мерещилось что-то огромное, чёрное, ползущее меж деревьев.

Лида шла вперёд очень быстро. Не оглядывалась. Её волосы путались и липли к грязному пальто, а я держал её за руку, спотыкался, мчался следом и слышал звонкий хохот.

— Резвее! — кричала жена, смеясь — Не отставай! А то лесной царь украдёт!

Я задыхался и с трудом поспевал. Видел, как в темноте что-то вьётся. Что-то блестящее, скользкое, быстрое. Стоило повернуть голову, и оно исчезало, но боковым зрением, я видел: это что-то подбиралось всё ближе — незаметно, стремительно. Оно скользило в высокой траве, огибало берёзы своим длинным мясистым телом.

Роща расступилась. Вместе с Лидой мы выбежали на гравийку. За спиной по лесу пронеслось эхо — низкий утробный клёкот и шипение, словно раскаленный металл опустили в воду.

Я оглянулся. Жена тут же дернула за рукав.

— Не стой! Идём!

Мы пробежали по размокшей дороге мимо соседского пятистенка. Сквозь водную завесу показалось, будто в окне стоит человек. Я вновь застыл на месте. Присмотрелся.

Ливень бил по зарослям крапивы, по крыше, по стёклам колебинской избы, за которыми…

— Кот, идём! — крикнула Лида.

Моргнул пару раз, и видение исчезло. В окнах покосившегося пятистенка не было никого — только неподвижные жёлтые шторы.

Мы с Лидой добежали до дома. Толкнули калитку, буквально ввалившись во двор. Я дёрнулся к террасе, но жена потащила меня в другую сторону.

— Нужно смыть грязь, — крикнула Лида, перебивая шум дождя.

Промчались в конец двора — к бане. Я схватился за металлическую ручку и потянул на себя массивную дверь. Та громко скрипнула и открылась. Мы юркнули в тёмный предбанник — щёлкнули выключатель, закрыли дверь и наконец оказались в тишине.

— Лида. Там в лесу…

— Тшш… — зашипела жена. — Молчи.

Она резко прижалась ко мне — вплела пальцы в волосы на затылке, поцеловала. Сначала в губы, затем в шею.

— Этой ночью только мы вдвоём, хорошо? — шепнула она на ухо. — Мы и только мы.

— Хорошо.

Лида отпустила меня. Дёрнула дверь, ведущую из предбанника в баню.

— Снимай всё. Кидай в таз.

— Ты собралась стирать на ночь глядя?

— Делать мне нечего, — усмехнулась жена. — Раздевайся, говорю.

— Может, печку затопим?

В бане было ничуть не теплее, чем на улице. Тот же холод, только без дождя и ветра.

— Не сегодня, — сказала Лида.

— Чёрт, мы оставили мусор в лесу.

— Я его сожгла.

— А бутылку?

— Бутылку заберем завтра. Кот, пожалуйста, просто разденься. Смой с себя грязь. И с меня тоже.

Она расстегнула пальто и бросила его на деревянную скамью. Затем стянула через голову свитер. Я невольно застыл, засмотревшись, как качается её грудь под чёрным лифчиком, — словно видел в первый раз. Лида наклонилась вперёд, чтобы разуться. Мой взгляд скользнул по её острым плечам, по лопаткам, по изгибу позвоночника, по пояснице.

— Что, замёрз? — улыбнулась Лида, поднявшись. — Раздевайся, говорю.