Лин Яровой - Зазеркалье

В отражении улыбается третья.

Запах реки накрывает комнату. Льётся из зеркала.

Лида кричит. Бросает в трельяж расческу. Схватив Алису, выбегает из спальни, мчится по коридору и видит впереди ещё одно отражение.

«Нет! Не отдам! Не отдам!!!»

Алиса смотрит испуганно.

«Лида! Куда ты?! Стой!»

«Не отдам! Нет! Только не её!»

Я с трудом забираю дочь у жены. Лида падает на колени, вопит во всё горло. Плачет. Соседи стучат по батареям, орут что-то из подъезда.

Лида кричит, срывая голос, разбивает кулаком зеркало, режет пальцы. Осколки падают на пол. Лида бьёт по ним, дробит, крошит. Осколки превращаются в пыль, затем в звон, затем растворяются в воздухе.

Алиса рассыпается в моих руках.

В дверь стучат соседи. Громко, нагло, трижды.

Дождь закончился. Это было ясно даже во сне. Густая, клейкая тишина заполнила голову — стерла все мысли и очистила дом от предметов. Остались лишь пустота и мрак.

«Зазеркалье, — пронеслось в голове. — Откуда пронеслось? Куда?»

Мысли летели, словно метеоры по небу — вспышками, искрами, белыми полосами — переплетались, сталкивались, разбивались друг о друга в абсолютной тишине. В бесконечном черном вакууме, в котором беззвучно зажигались и взрывались звёзды. В пульсирующем мраке.

«Кто-то стучится… Кто-то рвёт тьму…»

Чужая рука прикасалась к изнанке. Давила на тьму изнутри — с другой стороны вселенной. В том месте, где рука касалась реальности, темнота то ли изгибалась, то ли наоборот проваливалась внутрь, и белые вспышки закручивались вокруг — изогнутым светящимся диском.

«Кто-то стоит в отражении… Зовёт…»

Темнота выгнулась наружу, проглотила сознание целиком. Я почувствовал, как проваливаюсь в бездну. Дёрнулся. Резко вдохнул. И открыл глаза.

Очнувшись, вспомнил, что лежу на диване в гостиной. Рядом спала Лида — на спине, сложив руки, словно гоголевская панночка. В полумраке её лицо казалось бледным, под глазами темнели круги. Я приподнял плед. Успокоился, заметив, что живот жены медленно поднимается и опускается.

«Дышит… И слава Богу».

С улицы постучали. Трижды.

Скинув плед, я сел на край дивана и уставился на закрытую дверь.

«Лида что ли замкнулась? Или я? Ни черта не помню…»

Вновь стук. В тишине послышалось, как скрипнули половицы на террасе. Осторожно на цыпочках я подошёл к кухонному столу. Посмотрел на нож, валявшийся рядом на полу. Может, взять?

«К чёрту».

Тихо шагнул к окну, выходящему во двор. Посмотрел сквозь просвет штор. На улице никого не было. Только пустота и мрак.

По стеклу ударили три раза. С той стороны.

— Кто там?!

Скрип затих. Будто человек на террасе замер, услышав мой голос. Ответа не последовало, поэтому я вновь спросил:

— Кто там? Отвечай!

Несколько секунд я всматривался в окно. Никакой реакции. Тогда я обернулся проверить, не разбудил ли криком жену. Взгляд скользнул по пустому дивану. Затем правее, ещё правее…

Лида стояла голая на столе.

Свесив руки и сгорбившись, она застыла, словно мраморная статуя. Волосы тянулись вниз чёрными нитями. Болотной тиной.

— Лида… Ты чего?

Она дёрнула рукой — словно от искры. Я шагнул ближе и осторожно прикоснулся к Лидиному запястью… Холодное. Мокрое. Скользкое. Словно раздувшееся изнутри.

Краем глаза заметил, как на диване шевельнулся плед. Я повернулся и увидел, что Лида лежит там же, где и прежде — только не спит, а смотрит раскрытыми глазами в потолок.

«А кого держу я?»

Чужая рука схватила в ответ. Впилась ногтями в кожу. Ведьма на столе подняла голову, и сквозь чёрную паутину волос я увидел незнакомое лицо. Похожее на лицо Лиды, но безглазое, раздувшееся, мёртвое.

Я держал за руку утопленницу.

В окно постучали. Трижды.

Проснулся вновь. Теперь уже в спальне на втором этаже. Лида лежала рядом — на спине, сложив руки на груди. Присмотрелся к её животу. Дышит. «И слава Богу» — подумал я и поймал дежавю.

На первом этаже стучали в дверь.

«Кого принесло на ночь глядя?»

Натянул джинсы, футболку, спустился в гостиную. Огляделся. На полу рядом с обеденным столом валялась разбитая посуда. На диване — клетчатый плед. На журнальном столике — шкатулка.

Скрипнули доски на улице. Кто-то вздохнул. И вдруг за дверью застрекотал звоночек — тот самый, велосипедный. В три прыжка я пролетел через гостиную и выбежал на террасу. Никого.

— Чёрт!

Звоночек прозвенел за калиткой.

— Стой, сволочь!

Босиком сбежал вниз по лестнице, выскочил за двор на дорогу. Опять никого.

— Да где ты?

Звоночек звякнул в темноте берёзовой рощи. Я глянул туда и увидел, что в избе Колебина горит свет.

— Снова ты? Ну, погоди-погоди. Доберусь до тебя, сволочь.

Идти босиком по гравийке оказалось больно, поэтому я вернулся, чтобы обуться. Уже поднявшись на террасу, вспомнил, что ботинки остались в бане. Мы ведь там разделись с Лидой вечером.

Пошёл через двор — мимо заросшего бурьяном колодца. Оттуда несло болотом. Остановившись на полпути, я повернул к бревенчатому срубу, продрался сквозь заросли репейника и перегнулся через край. Сам не знаю, зачем это сделал. Желание заглянуть оказалось нестерпимым.

Из темноты колодца пахло смертью. Поморщившись, я набрал полный рот слюны. Харкнул этой тьме в лицо.

— Так тебе, сука, — произнёс и тут же почувствовал, как жуткая обида вспыхнула в груди. Вдруг стало стыдно, будто я плюнул в лицо жене. Или матери.

Позади ударил колокол.

— Какого…

Я выпрямился и оглянулся. Посмотрел вверх, в сторону холмов, откуда доносилось звенящее эхо. Неужели утренняя служба началась? Глянул на часы. Рановато… Взгляд замер на стрелках циферблата. В полумраке показалось, что они изгибаются, будто змеи.

«А откуда на мне вообще часы? Я ведь их в куртке оставлял. Чёрт… Память куда-то проваливается…. Теряется кусками. Это всё из-за колоколов. Все эти странности… Нужно идти в храм… Или к Колебину? Нет… Сначала ботинки…»

Дверь в баню не открывалась, словно кто-то держал её изнутри.

— Обувь отдай! — крикнул я и пнул голой стопой по доскам.

Дверь скрипнула. Медленно открылась. Из темноты предбанника вылетели ботинки. Сначала один, затем другой.

— То-то же.

Я обулся и пошёл к калитке, чтобы вновь выйти на дорогу.

Дверь предбанника за спиной скрипуче закрылась.

На холме возвышалась церковь. Деревянная, покосившаяся, с черной резной дверью. Я не помнил, как оказался здесь. Выйдя на дорогу, словно нырнул в ночь, и очнулся уже на пригорке, перед храмом.

«Это всё из-за колоколов…»

Они били громко и с переливами. Приглашали. Дверь церкви открылась сама собой, и я шагнул внутрь. Стоило переступить порог, как вход захлопнулся, и опустилась тьма. Колокола замолчали.