Лин Яровой - Зазеркалье

Я скинул куртку. Не отрывая глаз от жены, стянул ботинки — один об другой. Лида расстегнула джинсы, обтягивающие её плоский живот, рассеченный тонкой полосой шрама. Потянула джинсы вниз. Одной рукой расстегнула лифчик.

Аккуратные соски, родинка на левой груди…

— Кот! — жена усмехнулась и провела ладонью у меня перед лицом. — Шевелись, пожалуйста.

— Мы куда-то торопимся?

— Здесь очень холодно. И я вся мокрая. Не только от дождя.

Не сдержавшись, я шагнул ближе, прикоснулся ладонью к её чёрным трусикам. Они действительно были насквозь. Лида опустила ресницы и приоткрыла рот. Затем схватила меня за запястье, убрала руку.

— Ещё немного. Потерпи, — сказала жена, прикусив губу. — И сними уже эту чертову кофту.

Лид стянула с меня армейский свитер. Расстегнула ремень на моих штанах, сняла их вместе с трусами. Затем сняла бельё с себя. Сбросав вещи в кучу, мы с женой вошли в холодную баню. Набрав полный таз воды, жена протянула его мне. Затем присела на скамью у полка. Откинула голову назад:

— Лей.

— Она ледяная.

— Лей, говорю.

— Как скажешь.

Я наклонил таз, и вода потекла по её чёрным волосам, по белой шее, по плечам, по ложбинке между грудей, по животу, бедрам, коленям, стекая на пол, исчезая в щелях меж досок, унося с собой всю уличную слякоть.

— Теперь ты.

Лида вновь зачерпнула из бочки. Я чуть-чуть наклонился, чтобы жене не пришлось тянуться. Полилась вода — студеная, словно из родника. Громкий вздох вырвался из груди. Фыркая и жмурясь, я смыл с себя пот, грязь и забившийся в волосы песок.

— Идём.

Лида бросила таз на пол. Он звякнул, закружился, и прежде, чем остановился полностью, мы уже выскочили из бани обратно во двор. Голые, босиком — пробежали по мокрой траве под ливнем. Под вспышки молний и громовые раскаты, заскочили на террасу, затем в гостиную.

Горячий воздух лизнул кожу. Дом встретил запахами дерева и хвои. Лида захлопнула дверь. Не включая свет, прижала меня к стене и опустилась на колени. Поцеловала в живот.

Я запрокинул голову. Прикоснулся к Лидиному затылку, вплетаясь пальцами в мокрые, спутанные волосы. Теплое дыхание опустилось вниз — медленно, сладко, разжигая кровь. Лида коснулась языком — один раз, другой… Я сжал её волосы, закручивая на кулак, застонал, повёл бёдрами навстречу.

Вспыхнуло за шторами, осветив на мгновение тёмную гостиную. От грома задребезжали стёкла. Ливень громче застучал по окнам, карнизам, и сквозь его барабанную дробь пробивались частые, прерывистые вздохи Лиды. Влажные, бесстыдные звуки — там внизу. Я опустил взгляд — Лида смотрела мне в глаза, стоя на коленях.

— Я же обещала, — сказала она, вытирая ладонью подбородок.

— Встань.

Аккуратно потянул её за волосы вверх. Затем развернул спиной и толкнул в сторону кухонного стола.

Тарелки, рюмки, свечи — всё полетело на пол.

— Да…

Громкий стон. Скрип стола. Чёрные волосы, накрученные на мой кулак. Тонкие пальцы, вцепившиеся в столешницу.

— Да…

Вспышки за окном. Гроза рвёт грохотом ночь. Грубые, но плавные движения в полумраке. Ноги скользят.

— Перевернись.

Лида ложится спиной на стол. Закидывает ноги мне на плечи. Прикрыв глаза, дышит громко, часто — срываясь на низкие стоны. Мир дрожит, растекается.

— Лида…

Слышу, как за спиной распахивается дверь. Ветер проносится по комнате, лижет холодом ноги.

Кто-то стоит на пороге. Смотрит в спину… Нет сил, чтобы обернуться.

— Андрей… Я скоро…

— Я тоже.

Расплавленные мысли стекают вниз. Кровь стучит в висках. Гремит буря за распахнутой дверью, ходит ходуном стол, шторы на окнах надуваются ветром.

Кто-то смотрит в спину.

— Да!

Лида изгибается, сжимает ноги, царапает ногтями столешницу. Одной рукой хватает меня, прижимает лицом к груди. Кожа словно наэлектризованная. Каждое прикосновение — молниями — колкими, горячими. Я делаю несколько движений и чувствую, как по телу проносится пламя.

Дом освещается вспышкой. Гремит так, словно падают на крышу метеориты. Обессилев, еле-еле упираюсь локтями в столешницу, чтобы не упасть на Лиду всем весом.

Мы долго дышим, целуем, гладим друг друга. Шепчем тайное, нежное и сокровенное.

Кто-то наблюдает с порога.

Я поворачиваю голову, всматриваюсь в темноту. В дверях никого. Опускаю взгляд.

— Что такое? — Лида не понимает, почему я смеюсь.

— Ми-шесть.

— Что?

— Британская разведка. За нами следят.

Лида хмурит брови, осторожно приподнимает голову и смотрит через моё плечо.

На пороге сидит белый кролик — Черчилль. Следит за нами из темноты бусинками глаз. Мы с женой смеёмся — сначала тихо, обессилено, затем всё громче.

Бьют молнии за окном. Рвётся небо.

Кролик убегает в ночь.

По лужам, по грязи, по мокрым камням — белый кролик бежит под ливнем. Он знает, что в конце улицы — там, в темноте, где исчезает дорога — его ждёт хозяйка.

С неба льётся вода — бьёт по ушам. Дождь размывает гравийку под лапами. Кролик мог бы мчаться быстрее, но мешает тяжелая ткань, сковывает движения. Наконец на рубашке рвётся пуговица и падает в грязь. Бежать становится легче.

Кролик летит со всех лап, чувствуя, как в спину смотрят два голодных светящихся глаза. Тьма всё ближе — скользит по роще, звенит хвостом. Ещё немного и тьма явится из леса, выползет на дорогу. Догонит, проглотит, сожрёт.

— Сюда, родной. Сюда, мой хороший.

Впереди, словно звёзды во мраке, появляются белые пятна. Это платье хозяйки — чёрное в желтый горошек. Ещё немного, и нежные руки коснутся кролика. Совсем чуть-чуть. Последний рывок.

Звенят за спиной колокольчики — всё громче, громче. Звук летит из берёзовой рощи сквозь шум дождя. Путает мысли, путает ноги. Кролик падает.

Успел?

Кажется, да. Но где же хозяйка?

Колокольчики сливаются в стрекот, рвущий осколками воздух. Всё громче, громче — всё сильнее натягивается струна. Сознание щёлкает и рвётся пополам. Разум ломается, дробится, крошится, сыплется. Всё звенит — мельче, мельче, громче, превращаясь обратно в стрекот, затем в звон, затем в барабанную дробь дождя.

Я открываю глаза перед гробом. Вода стекает по лакированному дереву. Кролик в рубашке с оторванной пуговицей лежит среди цветов — на груди Алисы. Дочь в том же платье — черном в желтый горошек.

«Зачем ей два одинаковых платья?»

«В земле измажется — другое наденет. Пусть будет».

«Я не измажусь!»

«Прости, лисёнок».

Алиса сидит на табурете перед трельяжем. Держит спину ровно. Позади Лида, стоя на коленях, расчёсывает ей волосы — тёмные, непослушные. Такие же, как у самой Лиды.

«Вы похожи. Словно отражения друг друга».

Дочь улыбается мне в зеркале — лукаво, одними уголками губ. Лида улыбается так же.