Лин Яровой - Зазеркалье

— Кот, — сказала она, услышав, что я спустился. — Сходи, пожалуйста, в магазин. Купи муки.

— Хорошо. Что-нибудь ещё нужно?

— Вроде нет. Но можешь взять яиц.

Я усмехнулся и брякнул первое, что пришло в голову:

— К змеиной Пасхе красить будешь?

Нож в руках Лиды замер. Жена обернулась. Посмотрела на меня потемневшими глазами.

— Кто тебе сказал?

Её голос изменился, стал холодным и низким. В нём зазвучали металлические нотки, и я на мгновение растерялся.

— Да так… Услышал просто…

— От кого?

Лида побледнела, и теперь на меня смотрело чужое, мёртвое лицо. Впалые щёки, синяки под веками… Лицо утопленницы, что стояла здесь ночью на кухонном столе.

— От Лёпы, — признался я. — Дурачок который… Помнишь?

Жена давила меня взглядом. Я заметил, как сильно выпирают костяшки её пальцев, сжатых в кулак, в котором она держала нож. Острие дрожало в воздухе.

— Хорошо, — кивнула наконец Лида.

Её зрачки сузились. Мираж рассыпался, и жена вновь стала похожа на себя. Она отвернулась к тумбе и продолжила разделывать рыбу.

Я потоптался на месте. Затем осторожно подошёл к столу. Отодвинув стул, присел и посмотрел на Лиду. Затем сказал:

— Милая… Может, объяснишь?

Она проигнорировала мой вопрос. Вместо этого принялась ещё усерднее скоблить окуней, сдирая с них чешую. Кажется, это значило «нет».

— Милая… — повторил я. — Мы договаривались, что не будем сбегать от неудобных тем. Скажи, пожалуйста… Что такое змеиная Пасха?

Плечи Лиды дёрнулись, будто я произнёс непростительную мерзость. Перестав чистить рыбу, жена глубоко вздохнула, а затем произнесла:

— Сходи в магазин. Нам нужна мука.

— Лид…

— Сходи в магазин, — повторила она и добавила уже чуть мягче, — я всё объясню. Только позже.

В груди тлело беспокойство. Появилось чувство, будто я опять что-то делаю неправильно. Наперекосяк.

— Хорошо, — сказал, поднимаясь из-за стола. — Я мигом.

Взял куртку, валявшуюся на диване и подошёл к двери. У порога остановился. Ещё раз глянул на жену. Она даже не повернулась — застыла перед кухонной тумбой, на которой повсюду блестели рыбьи чешуйки и темнели кровавые разводы.

Прежде чем выйти на улицу, я заметил: Лида рассматривает что-то в отражении ножа.

По пути домой решил зайти к участковому. Чтобы не терять время, свернул с дороги, срезав путь через узенький переулок, который вывел меня на площадь.

Тут уже вовсю готовились к гуляниям, о которых утром говорил Юра. Мужики, матерясь и перешучиваясь, вкапывали в землю деревянный столб, весь покрытый сажей. Это был старый деревенский идол, который в обычные дни пылился под тряпками в доме культуры или, как здесь говорили, «в клубе». Только в конце сентября, каждую осень, столб доставали на свет и ставили на краю площади, подпирая бревнышками.

В Роще его называли Древом. Почерневший от старости и дыма он был метра три в высоту и напоминал обгоревшую колонну храма. Под толстым слоем сажи виднелись резные узоры — деревья, домики, птицы, змеи, солнце. Каждый год идол украшали цветными лентами, цепями и тонкой проволокой на которой гремели раскрашенные речные камушки. Рядом разводили костры, и каждый, кто хотел загадать желание, подходил к огню и бросал что-нибудь ценное в пламя, а затем просил у Древа самого заветного.

Я вспомнил, что традицию вкапывать этот столб придумал Колебин ещё в те годы, когда мы с Максом были совсем мелкими карапузами и носились босиком по траве, убегая от соседских гусей. Колебину было, наверное, лет сорок, но уже тогда он казался нам старичком — добрым и мудрым. То ли из-за длинных седых волос, падавших на плечи, то ли из-за витиеватой речи и любви рассказывать сказки, которые мы с другом слушали с упоением.

Колебин рассказывал, что Древо стояло с основания Рощи. Что жившие здесь люди поклонялись лесным духам, говорили с птицами и зверьми, и каждую осень жгли костры на берегах рек. Он говорил, что раньше в заводях плакали и смеялись русалки, что в подземном дворце жил хозяин тайги, и что по небу летали ведьмы, но вовсе не страшные, как о них пишут в книгах, а добрые и красивые, словно спустившиеся из сновидений.

Помню, мы с ребятами всегда считали, что Колебин и сам живёт с ведьмой. Его жена — Варвара, была черноволоса, курчава и похожа на цыганку. От неё всегда пахло дымом, лесом, травами и рекой, а взгляд был глубок и будто прикрыт предрассветным туманом. Макс её побаивался и клялся, что однажды, зайдя в Колебинский дом, увидел, как Варвара торопливо переворачивает на стене распятие — обратно длинной частью жерди вниз, будто не успев сделать этого до того, как Макс зашёл в избу. Я не верил байкам друга. Смеялся над его рассказами. Сам же втайне мечтал, что когда вырасту, найду себе такую же ведьму, как Валерина жена.

В один из праздников я, загорелый растрепанный мальчишка, подошёл к столбу, сжимая в кулачке самое ценное, что было у меня на тот момент — игрушку, привезенную отцом из заграничной командировки. Это был пластмассовый чёрный котёнок, которого я звал просто Котиком. Когда мне было страшно ночью, я клал его рядом с подушкой и представлял, что Котик оживает и стережёт мой сон от кошмаров.

В тот день под пьяные крики взрослых я посмотрел в пламя и твердо решил, что время пришло. Детство закончилось. Чувствуя, как к горлу подступают слёзы, я зажмурился, протянул руку и разжал пальцы.

Котик упал в костёр. Я глядел, как растекается по углям пластмасса, и, сдерживая плач, прошептал трижды:

«Хочу найти ведьму. Хочу, чтоб она меня полюбила».

Котёнок сгорел. Я развернулся и побежал домой, как можно быстрее, чтобы никто не увидел слёз.

А спустя тринадцать лет вновь стоял на том же месте у идола. Глядя в огонь, держал за руку Лиду — хмельную, юную, счастливую. В белом платье. Венок, сплетенный из бархатцев, украшал её чёрные пряди.

Это был третий день нашей свадьбы. Свадьбы, что гремела на всю округу и запомнилась Роще на долгие годы. В тот год мы с Лидой были кем-то вроде знаменитостей. Вернувшийся из города молодой следователь, раскрывший дело зарезанной продавщицы, и его юная жена — златоглазая ведьма, о которой в деревне говорили лишь шёпотом. Расписавшись в городском загсе, мы по традиции отгуляли вечер в ресторане, потом сбежали с Лидой в съемную квартиру, где провели первую брачную ночь, а на следующий день, уже после полудня, наша компания гудела здесь, среди жёлтых берёз, и праздник незаметно слился с местным торжеством.

Пьяная была свадьба, шальная. Свадьба на крови. После того летнего убийства деревня будто бы вновь ожила — местные болтали без умолку, разговоры кипели, и Роща полнилась слухами и легендами. Деревенские, словно захмелев все разом, породнились на почве страшной беды, которая теперь осталась лишь в памяти. Сивый был раскрыт и пойман, а герой, победивший змея, как и полагается в доброй сказке, женился на мудрой красавице.