Лин Яровой - Зазеркалье

И главное — знает ли Лида, что я готов пойти на сделку хоть с самим дьяволом, лишь бы не проиграть смерти снова?

«Именно с ним, Андрей, — мелькнула мысль. — Именно с ним…»

Захотелось оглянуться и посмотреть на Древо ещё раз, но с большим трудом я поборол это навязчивое желание. Нарушив затянувшуюся тишину, ответил:

— В видении я говорил с тобой.

— Ошибаешься, кот. Колдуя, мы говорим лишь с собственными отражениями.

— А как же воздействие на мир, о которым ты рассказывала? И все эти шаманские разговоры с духами?

— Но я-то не дух, — Лида посмотрела искоса и подмигнула.

— Кажется, ты многое не договариваешь, царевна.

— Например?

— Почему ты так боишься Колебина?

Лида прыснула смехом.

— Вовсе не боюсь.

— И всё-таки… Ты постоянно говоришь, чтобы я держался подальше от его дома. Чтобы я не принимал помощь у силы, с которой связался старик. И знаешь, кажется, я понял, о какой именно силе идёт речь.

Лида глянула лукаво.

— Тогда в чём вопрос?

— Ты ведь не веришь в Бога.

— С чего ты взял?

— С того, что мы прожили вместе двенадцать лет. И я ни разу не замечал на тебе крестика. Ни разу не видел, чтобы ты молилась. Я прекрасно знаю, как ты относишься к церкви. Тем более… ты сама…

— Что «сама»? — спросила Лида. — Договаривай, не бойся.

— Ты сама зовёшь себя ведьмой.

Она кивнула спокойно, а затем отпустила мою руку и сказала:

— Да, зову. И как, по-твоему, это противоречит вере?

Совсем позабыв о еде, мы прошли мимо палаток и остановились у палисадника за углом дома культуры. Здесь не было людей и не слишком громко звучала музыка, от которой уже звенело в ушах, поэтому говорить можно было спокойно. Повернувшись к жене, я посмотрел ей в глаза и спросил:

— Просто пытаюсь понять, чем ты отличаешься от старика? Ведь ты сама связала жизнь с колдовством, разве нет? Так же, как и Колебин. Да, ты не обманывала: старик и правда принял помощь у страшной силы. Я увидел это на площади. Увидел, что значит Древо, и понял, в честь кого все эти праздники. Теперь ясно, почему ты называешь сегодняшнее торжество тёмным отражением Пасхи, но не ясно другое… Ведь всё это — чистая религия. Разве нет? И чтобы верить в дьявола, нужно верить в Бога, ведь ты сама говорила, что без одного не существует другого.

— Говорила, — кивнула Лида. — Продолжай.

— Ты хочешь, чтобы я научился колдовству, но осуждаешь Колебина, который умел это делать лучше других. Да, ты не такой скептик, как я, и поэтому веришь в бессмертие души, но признай, ты тоже считаешь, что рай и ад — просто вымысел. Детские сказки… Всю жизнь ты смеешься над церковью и не носишь распятие, потому что не веришь в силу креста. Но почему-то перевернутый крест вызывает у тебя страх.

Лида поморщилась, и я тут же поправился:

— Хорошо. Пусть не страх. Тревогу. И всё же… Ты говоришь о том, что колдовство, с которым связался Колебин — колдовство злое, а потом добавляешь, что в мире нет ничего однозначного. Что всё ложное всегда будет истинным, а всё истинное — ложным. И что без противоположностей мир не смог бы существовать. Но тогда объясни мне… Почему можно брать с одной стороны, но нельзя брать с другой?

Лида посмотрела на меня и улыбнулась. Это был искренний, полный гордости взгляд, словно у родителя, чей ребенок впервые сказал членораздельное слово. Я вспомнил, что такими глазами Лида всегда смотрела на Алису.

— Как думаешь, почему я заглядываю в зеркало прежде, чем кого-то лечить?

— Ты говорила об этом в лесу. Отражение — твой якорь, чтобы настроиться.

— Да, якорь. Но не только…

Она достала из кармана ручное зеркальце и опустила палец на защелку, чтобы откинуть крышку. Я почувствовал, как в воздухе потянуло рекой, и тут же остановил жену, положив ладонь на её руку.

— Не стоит. Не сейчас…

— Боишься? — спросила Лида.

— Нет, не боюсь. Просто не хочу.

Она усмехнулась и убрала зеркальце обратно в карман.

— Вот и я о том же, — сказала Лида, а затем, помолчав немного, добавила: — Нет смысла кого-то бояться, но нужно помнить, где проходят границы. Нужно знать, когда лечить можно, а когда нет. Всё, что ты сказал: от первого до последнего слова, всё — правда. И я безумно горжусь тобой, кот. Вчера утром я и представить себе не могла, что за каких-то два дня ты продвинешься так далеко. Что сможешь выходить из тела так просто, стоя посреди толпы людей. Вчера ты успокоил меня, призвав свет. Сегодня увидел суть колдовства, на котором держится Роща. Боюсь представить, как далеко ты зайдешь завтра. Но послушай, что я скажу тебе…

Она оглянулась по сторонам, а затем поманила пальцем и прошептала на ухо:

— Тот, о ком ты говоришь… лесной царь… Я не боюсь его. Хотя бы потому, что он живёт в каждом. Особенно в мужчинах. Особенно в тебе. Ведь однажды ты попросил его о помощи, когда был ребенком. И он искалечил тебя. Но ещё сильнее он искалечил старика, который поклонялся ему всю жизнь. И ты прав, мой серебряный. Моё колдовство ничем не отличается от колдовства царя. Ничем… Кроме одной лишь вещи.

Она положила ладонь мне на грудь.

— Я никогда не иду против той, что в зеркалах. Не иду против мира, — сказала Лида. — И в этом вся моя вера. Ни в кресте. Ни в молитве. Ни в церкви. В смирении. Понимаешь?

Закрыв глаза, я почувствовал, как сквозь одежду льётся тепло. Как оно пытается заполнить тело, но проваливается и исчезает бесследно где-то в солнечном сплетении. Лида, видимо, тоже это ощутила, потому что тут же убрала руку.

— Нет. К несчастью, не понимаешь, — сказала жена, не скрывая грусти. — Ты в вечной борьбе, кот. Ты пытаешься спасти меня, и поэтому ты не со мной.

Я поднял веки и тихо сказал:

— Да. Пытаюсь. Прости.

Лида опустила глаза и покачала головой.

— Всё хорошо… Правда, хорошо. Я не вправе требовать от тебя невозможного.

Шагнув ближе, я взял Лидину ладонь и провел пальцами по запястью. Другой рукой дотронулся до волос жены. Убрал выбившуюся прядь за ухо. Затем произнёс почти что шепотом:

— Я стараюсь, родная… Очень стараюсь. Я так сильно хочу верить в твои рассказы о том, что мы обязательно встретимся после смерти, но у меня ничего не выходит. Стоит только представить, что ты уйдёшь… Что завтра тебя не станет… Всё это кажется дурным сном, и в голове не укладывается мысль, что это и правда может произойти. Да, я видел смерть — много раз, очень много. Но даже после того, как она забрала Алису, даже после того ноября мне всё ещё не верится, что я могу потерять и тебя тоже. Я закрываю глаза и пытаюсь вообразить, как просыпаюсь один в постели, как хожу по опустевшей квартире, но у меня попросту не получается. Проще представить, будто я очнулся на другой планете или в космическом корабле, или в гробу похороненным заживо. Но не в том мире, где тебя больше нет.