Лин Яровой - Зазеркалье

— Что с ней случилось?

— Не знаю. Стояла-стояла… Потом за сердце схватилась и померла на радостях. А перед этим жену твою позвала.

— Ты серьёзно?

— Люди сказали. Так что повторяю: иди быстрее домой. Отсидись, пока всё не уляжется. Завтра народ протрезвеет, поумирает с похмелья, и всё забудется. А пока — пулей!

Я кивнул. Бросил сигарету на землю, не докурив до половины, затоптал бычок и, выдохнув дым, сказал:

— Как будешь готов, напиши.

— Часа через два, — сказал участковый, а затем развернулся и направился обратно на площадь.

Я подошёл Лиде, ждавшей неподалёку. Тихо произнёс:

— Идём, царевна. Нечего тут больше ловить.

— Ты в порядке?

— Всё хорошо.

— У тебя на щеке кровь.

Я провел ладонью по лицу. Правая скула отозвалась ноющей болью. Кожа чуть припухла, но ниоткуда, вроде бы, не сочилось. Глянув на пальцы, перепачканные бурыми разводами, я усмехнулся:

— Чужая, видимо.

— Зря ты это устроил… — сказала Лида, опустив голову. А затем добавила: — Но всё равно спасибо.

Она посмотрела на меня и устало улыбнулась. Заметила в глазах невысказанный вопрос и сказала:

— Давай уже… Спрашивай.

— О чём ты говорила с той женщиной? Знаешь, почему она умерла?

— Знаю, — кивнула Лида. Затем подула на ладони, спрятала их в карманы пальто и поёжилась от холода. — Змеиная Пасха. Время такое.

Я на секунду растерялся, и пока собирался с мыслями, чтобы сформулировать вопрос, жена кивнула головой в сторону переулков.

— Идём, кот. Кажется, я слишком устала от этого дня.

Не дожидаясь моего ответа, Лида пошла домой. По тёмной улице, освещенной огоньками свечей, что блестели в окнах избушек. По сырой земле, над которой зыбким нитями стелился туман. Я помедлил немного. Потом подкурил новую сигарету и пошёл следом.

Вскоре площадь осталась далеко позади. Голоса затихли, и в ночной тишине было слышно, как шумит ветер, запутавшийся в березовых кронах. Доносилось из леса эхо кукушки. Тряпичные ленты колыхались на деревьях и тянулись по воздуху, будто сотни маленьких змеек, свисающие с ветвей чёрными гроздьями.

«Все эти листья, змейки… Прямо как на колебинском ковре. Всё-таки интересно, куда старик его дел? Зачем снял? Может быть, Макс, знает? Он же частенько заглядывал к Колебину. Может старик и рассказывал что-то, пока не ушёл в тайгу».

Я вновь глянул на часы. Двадцать минут одиннадцатого.

«Время не слишком позднее. Можно и позвонить. Заодно узнаю, о чём они говорили с Лидой, пока меня вчера не было…»

Жена, идущая впереди, резко остановилась и обернулась.

— Не нужно.

— Что?

— Не нужно звонить Максиму.

Я уставился на неё изумленно. «Я что, это всё вслух сказал?»

— Слишком громко думаешь, — сказала Лида и, щёлкнув крышкой, захлопнула зеркальце, которое всё это время держала в руках раскрытым. — Твои мысли на всю Рощу слышно. Да, знаю, это не слишком красиво… Но я не хочу, чтобы ты говорил сегодня с Максимом. Сначала нам самим нужно поговорить.

— Боже, ты теперь умеешь ещё и мысли читать?! Но… Так подожди. А почему мне нельзя звонить?

Лида отвела взгляд на секунду и вздохнула. Затем чуть втянула губы и облизнула их, словно не решаясь произнести важную фразу.

— Давай сначала доберёмся до дома, хорошо? Не хочу обсуждать это здесь, на улице.

— Что обсуждать? — спросил я.

В груди собралось липкое, смолянистое предчувствие. Вновь защекотала беспокойная мысль, будто всё это уже случалось давным-давно. И этот переулок, и догорающие свечи в окнах, и ветер, шепчущий над головой.

— Что обсуждать? — повторил я.

Лида посмотрела в сторону. Покачала головой.

— Дотерпи до дома.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. И по взгляду жены я всё понял. Почувствовал, как кружится голова, как что-то в груди рассыпается и падает вниз острыми осколками, режущими до крови и вызывающими тошноту.

— Хорошо, — сказал я спокойным голосом. Даже чересчур спокойным, будто и не своим вовсе. — Дома так дома. Пошли.

Всю оставшуюся дорогу мы шли в молчании. Кукушка в лесу прекратила счёт. Собаки во дворах не лаяли. Люди не попадались навстречу. Остался лишь беспокойный ветер, который доносил с площади дым костров. Было тихо, как в ту самую ночь, когда мы с Лидой впервые встретились. Только теперь эта тишина не казалась мне ласковой и чарующей, а превратилась в могильную, затхлую немоту, подобную той, что витает на брошенных кладбищах. Будто на небесах захлопнули невидимую крышку — так же, как мгновением раньше Лида захлопнула зеркальце. Все отражения вмиг исчезли, тьма проглотила звуки, и в воздухе остался лишь запах гнилого сена, сырой земли и кислого ядовитого дыма.

«Змеиная Пасха, — подумал я. — Время такое».

Ветер взметнулся резким порывом, склонил траву и, разбившись о невидимую завесу исчез. Будто сквозь землю провалился.

Над рощей поднялась луна. С чуть надкушенным темнотой боком она всё ещё казалась полной и напившейся света. От горизонта до горизонта рассыпались звёзды. Мерцали, развешенные на невидимых нитях, так низко, что казалось, протяни руку, подпрыгни, и холодный огонек окажется в ладони. Будет звенеть хрустальной дрожью и проситься обратно на небо.

Я стоял на террасе уже минут двадцать, завороженно глядя на узоры созвездий. Курил третью сигарету подряд, лишь бы не заходить в дом. Там, в гостиной, ждала Лида. Время от времени оборачиваясь, я видел сквозь оконные занавески, как она сидит, склонив голову над столом, и рассматривает собственное отражение в стакане с чаем.

Лида… Моя Лида. Сейчас я докурю, зайду в дом, и она всё расскажет. Всё, чего я боялся, как ночного кошмара — те самые образы, что возвращались снова и снова, как бы я не гнал их из мыслей. Все они через минуту станут реальностью.

Я понял это ещё на улице. Понял по взгляду. По дрогнувшему мизинцу. По тому, как оборвалось сердце. За всю дорогу мы с женой не проронили ни слова, но подходя к краю улицы и глядя, как блестит в лунном свете черепичная крыша, которую мы когда-то укладывали с лучшим другом, я уже знал, какой меня ждёт разговор.

«Сука ты, Макс. Трусливая сука…»

Скрипнула дверь. Лида не выдержала первой и вышла на террасу. Посмотрев на меня снизу вверх, тут же отвернулась. Медленно опустилась на ступеньки крыльца.

— Так и будем молчать? — спросила она тихим голосом.

Я бросил на неё короткий взгляд. Затем вновь уставился на звёздное небо и произнёс:

— Начинай. Если считаешь нужным.

В глубине души я надеялся, что сейчас она не выдержит, засмеется и скажет, что всё это шутка. Просто розыгрыш. Это была наивная, детская надежда, но чёрт! — как же мне хотелось, чтобы всё оказалось именно так. Чтобы жена позволила мне остаться обманутым. Дала возможность задавить сомнения, наврать себе, забыть, сделать вид, что ничего не происходило…