Лин Яровой - Прогулки по лунным дорогам [СИ]

Мой вопрос утонул в победном крике. Протестующие сделали шаг вперёд, потом ещё один, затем продвинулись на пару метров и вдруг сорвались с места, преследуя отступающего неприятеля. Девушка растерялась. Она посмотрела сначала в сторону площади, затем обернулась, уставившись за спины омоновцам. У самого здания полицейский в офицерской форме получал какие-то распоряжения по рации.

— Бежим! — закричала девушка. — Быстро!

Не теряя времени, я вскочил на ноги и, перебарывая подступающую тошноту, устремился в туман. Сзади началось какое-то движение, однако, вопреки ожиданиям, ОМОН не бросился в атаку.

В дымке я потерял свою спасительницу, и вновь оказался один.

Вокруг продолжалось побоище.

— Помогите!!!

Я обернулся на знакомый голос и почувствовал, как меня обожгло изнутри.

Аня.

Она кричала. Какой-то смуглый гопник вцепился ей в волосы и пинал девушку ногами.

Дико закричав, я в три прыжка налетел на активиста, схватил за куртку и, развернув к себе, ударил лбом в переносицу. Луконина вырвалась. Мы со смуглым покатились по земле. Наконец, я сумел остановиться и, забравшись сверху, начал бить его кулаком, целясь в подбородок. Смуглый пытался прикрываться руками. Что-то сверкнуло на его запястье…

Часы. Часы, которые у меня отобрали в Омске.

«…точно наш клиент. Решил сибирскую братву подтянуть…»

«…все омские рейсы…»

Кровь кипела. Дрожащей рукой я держал смуглого за волосы, а другой бил. Бил без остановки, бил, чувствуя, как пальцы скользят по мягкому горячему месиву, в которое превратилось лицо ублюдка.

— Юра! Хватит! — закричала Аня.

— Остановись, Полянский! — набросилась Мириам.

Я отмахнулся. Увидел железный прут, лежавший неподалеку. Свалившись с тела смуглого, я сжал рукой арматуру и, пошатываясь, поднялся на ноги.

— А сейчас, сука, я тебе ноги буду ломать. За эти самые часы.

Стоя над окровавленным, полуживым гопником, я замахнулся…

— Смотри! — закричала черноволосая. — Смотри на него!

Прут потяжелел.

— Смотри на него!

Нашивка на рукаве. Грязный кусок ткани, пришитый к рукаву олимпийки. Московский герб — Святой Георгий поражает змея.

Чьи-то руки легли мне на плечи, впились ногтями под кожу.

— Смотри на него… Смотри…

Я не видел ничего, кроме белой пелены, застелившей глаза. Пелены, напоминающей дым от пожаров. Той самой — обжигающей, едкой и вязкой, что ослепляла и мешала дышать. Я вспомнил взгляд змея, затянутый белой плёнкой. Вспомнил жар и удушье. Вспомнил пожары. Почувствовал, как меня заживо съедает огонь. Я вспомнил, как дым валит из головы змея — чёрного, покрытого склизкой чешуёй чудовища. Я вспомнил, как змей извивался на брусчатке, вспомнил, как он копошится под моей кожей, и вспомнил щекотку, которая возникла в груди в тот момент, когда кровь закипела, и я, ослеплённый собственным гневом, ударил Аню.

«…ты молод, Юра. Очень молод и очень горяч. В тебе бушует пожар, и дым от него застилает твои глаза, не позволяя увидеть свет…»

— Смотри на него… Смотри…

Сколько раз я не мог досмотреть этот сон, который ожил теперь на нашивке. Площадь, змей, всадник. Копьё светится бледно-голубым светом…

«— Андрей…

— Да?

— Мне кажется, я — святой Георгий…»

Копьё светится бледно-голубым светом…

«…понимаешь, Андрей… Как бы это сказать… Мне кажется, я нашёл бога…»

Запах ладана, сандала и кожи вдруг пробился сквозь едкую кислоту дыма. Холодные чёрные волосы прикоснулись к моей разгоряченной шеи.

— Смотри на него… Смотри, мой дорогой…

«…понимаешь, Андрей… Я люблю её…»

«…а кто сказал, что это взаимно?»

Я вспомнил, как сжимал кулаки, стоя в душевой кабинке. Вспомнил, как разгоралось пламя в груди, и белая дымка туманила сознание.

А потом вспомнил, как исчезает запах гари. Как дым выветривается и растворяется в темноте ночи, прогоняемый потоками чистого воздуха…

«…люди злятся, если не получают доказательств любви. Но ведь согласись, Юрка, любовь не нуждается ни в каких доказательствах…»

«…а бог, хоть и молчит, но всё же любит…»

— Смотри на него… Смотри…

«…и тот, кто уверует в эту любовь, способен победить любого демона…»

Мириам отпустила меня.

Пелена ушла. Железный прут выпал из рук.

— Смотри на него…

Передо мной лежал смуглый парень. Абсолютно незнакомый. Я взглянул на его запястье. Часы были другими.

Раздался громкий лай. Словно заколдованный, я обернулся и увидел Джесси.

— Андрей, помоги! — закричала Аня. — Успокой его!

— Что ты творишь, Полянский?!

Я поднял глаза и непонимающе уставился на Воронцова.

— Откуда ты взялся?

— Неважно, потом объясню. Нас окружают менты. Валим!

— Постой…

— Валим, блядь, быстро! Не хватало ещё, чтоб нас здесь приняли.

— Подожди. Возьми его куртку.

— Зачем?

— Нашивка. Они не трогают активистов.

— Что? Давай, уходим отсюда!

— Просто надень куртку!

— Хер с тобой! Вот! Доволен?

— Да. Уходим.

— Аня, ты как?

— Нормально.

— Вы вообще в курсе, что здесь произошло? — спросил Воронцов.

— Не знаю. Никто не знает.

— Если в двух словах — вас поимели. Давайте, я оставил тачку неподалеку. Нужно исчезнуть из города.

— Что? Зачем? Борьба ещё не закончена.

— Анюта, опомнись! Посмотри вокруг! Вашему протесту конец! Если ты не уедешь, то скоро окажешься в изоляторе!

— Он прав, Ань. Нужно уходить.

— Но мы погнали их! Мы победили!

— Господи, Аня! — закричал Воронцов. — Почему ты такая наивная? Да вас развели, как лохов! Смотри туда! Видишь?! Нас окружает ОМОН. Сейчас будут всех принимать! Вас никто не поддержит. Понимаешь?! Они выставили вас отморозками!

— Но… Ольга…

— Юра, веди её!

— Нет! Не прикасайся ко мне! Только не ты!

— Чёрт бы вас побрал! — закричал Воронцов. — Не стойте на месте, идиоты! Мне нельзя попадаться ментам!

— Успокойся. Мы идём… Идём. Подожди секунду…

Ещё один кремлёвский сидел на брусчатке. Он держался руками за разбитую голову, что-то бормотал и раскачивался вперёд-назад. Я насильно стащил с него кофту и нацепил на себя.

— Всё. Готово.

— Зачем ты забираешь у них одежду?

— Видишь нашивки? Это опознавательный знак.

Воронцов задумался на секунду, а затем нервно кивнул.

— Понял. Я понял… Анюта, повернись ко мне. Юра, у тебя руки в крови. Измажь ей висок.

— Что вы со мной делаете?!

— Не дёргайся. Ты будешь раненой. Юра, хватай её слева, я — справа. Анют, сделай вид, как будто умираешь.

— Я и так второй день умираю!

— Где машина?

— Там, — махнул рукой Воронцов в сторону улицы, перекрытой полицейскими. — Нас уже отрезали.

— Ничего. Пройдём. Главное, чтобы нас свои же не отмудохали в этих куртках.