Лин Яровой - Прогулки по лунным дорогам [СИ]

— В смысле?

— В смысле жизненных ориентиров. Мы с ней вечно спорили, что важнее — тихое счастье или борьба. При этом самое смешное, что позиции у нас постоянно менялись. В один день Оля была по одну сторону границы, я по другую, а спустя время всё переворачивалось с точностью до наоборот. Это была бесконечная ходьба по кругу — игра, которая доставляла нам удовольствие и, если разобраться, не имела никакого смысла. Но мы были счастливы, играя в неё. Вечерами мы сидели в офисе и пили это вино, и нам было так хорошо, словно весь мир был игрой нашего воображения.

Я закрыл глаза и мысленно перенёсся в новосибирский офис. Передо мной предстала картина — две девушки сидят на диване, и, раскуривая кальян, шутят, смеются и сплетничают, и в воздухе витает цитрусово-цветочный запах, и нет никого, кто мог бы их потревожить… Но вдруг одна из девушек падает, и в глазах её застывает ужас. А в следующую секунду всё исчезает в огне.

— Ау-у! — Аня щёлкнула пальцами у меня перед глазами. — Ты опять ушёл в транс?

Я дрогнул и стряхнул с себя наваждение.

— Да, прости.

— Ничего страшного, — махнула рукой Луконина. Повернувшись к Андрею, она сказала: — Ну, давай, Воронцов. Теперь ты расскажи нам что-нибудь о себе.

— Что именно тебя интересует, принцесса?

Аня посмотрела вверх, закусила губу в раздумьях, а затем снова щёлкнула пальцами и сказала:

— О! Придумала. Объясни, какого чёрта ты катаешься с нами? Неужели у тебя совсем-совсем нет близких?

Воронцов вздрогнул, словно его ткнули иглой, а затем отвёл глаза в сторону.

— Да ладно? — удивилась девушка. — Должен же хоть кто-то быть? Друзья? Девушка? Дальние родственники?

— Джесси.

— И всё?

— И вы, — улыбнулся Андрей.

Луконина поджала губы, словно собиралась пожалеть ребёнка, а затем вдруг набросилась на Воронцова с распростёртыми объятиями.

— Иди сюда, мой маленький! Дай я тебя обниму!

— Осторожнее, — засмеялся Андрей, убирая стакан.

— Юра, присоединяйся к обнимашкам! Затискаем его до смерти!

— Перестань, не надо, — взмолился парень.

Аня лишь громче засмеялась и, крепко сжав Андрея, воскликнула:

— Стоять на месте! Это управлением по борьбе с одиночеством! Вы обвиняетесь в превышении допустимого уровня грусти, и теперь вам светит от двух до пяти обнимашек каждый вечер.

— Принцесса, хватит!

— Вы имеете право прекратить ворчание!

— Принцесса…

— Всё, что вы проворчите, будет использовано… Ай!

Парочка упала и покатилась по крыльцу. Стаканы полетели во все стороны, а бутылка свалилась на землю. К ней тут же подбежала Джесси и начала слизывать вытекающее вино.

— Смотри-смотри! — захохотала Аня. — Какой хозяин, такая и собака!

— Она любит сухое.

— Может вынести ей стакан? — предложил я.

— Лучше ещё бутылку.

Я поймал кинутые Андреем ключи, подмигнул ему и снова отправился на парковку.

На этот раз страж встретил меня ещё до того, как я открыл машину. Подойдя ближе, я увидел, как отражение в боковом стекле дернулось и, приблизившись к разделявшей нас границе, воскликнуло:

— Выбор, король! Сделай, наконец, выбор!

— Какого чёрта?! Мы ведь договорились до следующего сна!

Страж пригрозил мне пальцем.

— Уже скоро. А ты до сих пор сомневаешься, кого из них отдать в уплату.

— Не влезай не в своё дело, — огрызнулся я, открывая дверь «Тойоты». — Скажу, когда придёт время.

Вернувшись, я обнаружил, что Андрей о чём-то увлеченно рассказывает Лукониной. Всё в той же витиеватой манере, которую он любил порой включать. Аня слушала его, раскрыв рот, и время от времени дергала руками, отгоняя лезущую в глаза мошкару.

— …потом был Эльбрус. Там я познакомился с лучшим другом Юры. Признаюсь честно, восхождение было непростым, но и там, в горах, не встретилось ничего, что поразило бы меня и о чём захотелось бы написать.

— О чём это вы? — спросил я, присаживаясь рядом.

Аня повернулась ко мне, и с жаром начала объяснять:

— Нет, ну ты представляешь? Оказывается, мы тут с будущим писателем пьём! — воскликнула девушка, показав на Андрея. — Если в двух словах, то наш Ломоносов только и делает, что пишет рассказы и бродит по миру в поисках достойного сюжета для романа.

— Ага, — кивнул я. — Так вот в чём дело.

Теперь стало ясно, почему Воронцов так заинтересовался моей историей. Покачав головой, я открыл новую бутылку и разлил вино по стаканам.

— Ну вот, — продолжил Андрей. — А потом… Потом вышла вся эта нехорошая ситуация. Я хотел взглянуть, как выглядит тот мир изнутри. Хотел написать об этом. И всё завертелось. Да так быстро, что я и сам не понял, в какой момент точка невозврата вдруг оказалась позади, и вместо сюжета для книги я приобрёл целый вагон проблем.

— Вороноцов, — перебил я парня.

— Да?

— Ты только поэтому едешь в Крым? Хочешь узнать, чем всё закончится, чтобы потом выпустить книгу?

Андрей посмотрел на Аню, потом перевёл взгляд на меня. Терзаемый невысказанным противоречием, парень выглядел неуверенно, смущенно — так, будто его уличили в каком-то тайном, давно забытом грешке.

— Теперь и сам не знаю, дружище, — произнёс, наконец, Андрей. — Всё поменялось за последние дни.

— Понимаю, — кивнул я, но переспросил: — И всё-таки ты хочешь написать об этом книгу?

— Да, — признался Андрей. — Хочу.

И в эту секунду я сделал выбор.

«Ты прав, король, — зашептал голос в голове. — Нельзя, чтобы люди узнали о том, что произойдёт в полнолуние. Это должно остаться секретом — нашим секретом, король».

Луконина, по которой было заметно, что она не понимает, о чём идёт речь, наконец, не выдержала и, подняв руку, воскликнула:

— Стоп-стоп-стоп, товарищи! Я что-то пропустила?! — она посмотрела на Воронцова. — Так получается, ты нашёл сюжет?

— Мне подарил его Юра.

— Та-а-ак… Это становится интересно. А тот призрак, которого мы едем ловить? Он как-то связан?

Воронцов посмотрел на меня и едва заметно повёл головой, словно спрашивая моего разрешения.

«Подумай хорошенько, Полянский, — раздался голос Мириам. — Если девчонка узнает…»

«Это не важно, король. Совсем неважно. От неё в любом случае придётся избавиться».

«Полянский! Не вздумай! Нужна лишь одна жизнь!»

— Рассказывай, — кивнул я Андрею.

И почувствовал, как из мозга по позвоночнику прокатилась волна гнева, ненависти и осуждения. Это была Мэри. Она ругалась так сильно, что каждая клеточка тела ощутила на себе её ярость.

А Воронцов уже начал рассказ. Он говорил причудливо и красиво, совсем как тогда ночью на озере, и я с трудом узнавал в его повествовании собственную историю. Аня сначала улыбалась и морщила брови, потом смотрела на нас с нескрываемым скепсисом, потом вдруг перестала шевелиться, словно что-то вспоминая, и когда Андрей дошёл до того всплеска на озере, она вдруг подскочила на месте и воскликнула: