Ирина Родионова - Тьма [litres]

Малёк глянул на Веру с непониманием. На столе скромно покоилась песочная корзиночка с вареной сгущенкой, замотанная в целлофан.

– Это что? – спросила Вера, прижимая руку к бледной щеке.

– Так… Просто, – пробормотал Малёк, глядя в сторону, вздрагивающий от желания сбежать прочь от этой неловкой тишины. – Чтобы ты не расстраивалась…

– Ты думаешь, мне легче станет от пирожного? От сгущенки твоей долбаной?.. Когда Рустама кусками по улице разбросало? – не выдержала Вера, и глаза ее потемнели. – Чего вы все лезете ко мне?! Я и без вас спокойно справлюсь. Иди отсюда, пошел!

И Малёк побежал, а Вера схватила пирожное и запустила им в сгорбленную спину. Пирожное ударилось о зеленый свитер и упало на влажный пол, сильно пахнущий чем-то химическим, нездоровым, как в больнице. Малёк замер, глянул на кусок вареной сгущенки и, не вымолвив ни звука, вышел из столовой.

Вера заплакала, тихонько, едва слышно, спрятав бледное лицо в ладонях. Ей стало жалко и себя, одинокую, и несуразного избитого Малька, и даже это маленькое пирожное, которое теперь валялось на полу…

– Вер… Ну чё ты? – За плечами возник Максим, развернул ее к себе и крепко обнял, обхватив сильными горячими руками. В последний миг Вера успела разглядеть его лицо – впервые вот так, беззастенчиво и вблизи. Мощный подбородок, широкий нос и по-детски наивные светлые глаза.

У него были обветренные жесткие губы, подбородок заколол щетиной, когда Максим неуверенно ее поцеловал. Вера застыла на миг, удивленная, а потом торопливо ответила на поцелуй, мечтая хоть немного погреть озябшую душу о чье-то тепло.

Мысли о Рустаме сами собой лезли в голову, но Вере не хотелось стыдиться, и она гладила щеки, волосы Максима, только бы понять, что это не он, не он… Не он.

Она не заметила, как Максим осторожно опустил ее на лавку, навалившись сверху, покрывая поцелуями ее тонкую шею, рукой лаская распущенные волосы.

Вере казалось, что с каждым новым выдохом она исторгает из себя застывшую боль.

– Эй! – раздался вопль, и Максим резко сел, приглаживая короткие волосы, вытирая рукой распухшие губы. Вера лежала на лавочке, разглядывая темный низкий потолок, так напоминающий хмурое небо.

– Чего? – крикнул Максим, глянув на побелевшую от злости повариху.

– Вы чего тут устроили?! Совсем ополоумели, извращенцы? Ну-ка собирайте свои манатки и валите на уроки, вам тут не бордель. Галь, ты глянь на них! Сейчас малышня пойдет, а они устроили… Совсем стыда не осталось, тьфу, что вырастет с вас?

Сдавленно засмеявшись, они подхватили сумки и выбежали из столовой, крепко держась за руки. У окна в коридоре стоял Славик, доедая унесенный хлеб. Вокруг его глаза расцветал лиловый синяк.

Домой Вера брела в одиночестве – у Максима нашлись какие-то срочные дела, и он умчался, едва набросив куртку на плечи. Девушка проводила его долгим взглядом, ощущая, как внутри разгорается знакомое тепло. Было только одно «но»: записка, которую Вера нашла у доски перед последним уроком.

Обычный лист, выдранный из клетчатой тетради. Кривые печатные буквы, от ненависти кое-где бумагу порвало черной ручкой. Маленькая записка, но злая. Очень злая.

«Я вас всех истреблю, твари. Ненавижу. Все умрете, один за другим. Вы даже не представляете, что вас ждет».

Сначала Вера хотела показать записку одноклассникам, но, услышав их довольный смех, побоялась. Какие они были этим утром – сонные, напуганные, слабые… Вера вспомнила и о суровом Милославе Викторовиче, подумав, что полицейскому эта записка может понадобиться, но…

Но потом, скомкав лист в руке, она подошла к мусорному ведру и выбросила записку в синий пакет. Кому есть дело до этих глупых угроз?..

В мусорке лежал еще один лист, уже без линованной клетки, но с обугленными съежившимися краями. Этот листок заинтересовал Веру гораздо больше: кто станет жечь бумагу, когда повсюду в школе установили дымоуловители, а Рында пообещала собственноручно убивать всех, кто закурит в туалете?.. Воровато оглядевшись, Вера присела и, брезгливо кривясь, достала обожженную бумагу, расправила ее в пальцах.

Чей-то рисунок, довольно красивый, но жуткий – черная фигура в заштрихованной накидке, из-под которой торчат то ли щупальца, то ли глянцевые шланги, то ли бог знает что еще такое… Вместо головы – толстые отростки, а вокруг мелкие капельки, черные, похожие на кровь. Сбоку виднелись остатки каких-то букв, но их сожрал огонь, а потому ничего прочесть было нельзя.

От рисунка неприятно запершило в горле, и Вера сунула лист обратно в мусорное ведро, мигом о нем позабыв.

Правильно. Просто забудь обо всем.

Забудь и не бойся.

– Вер, ты уроки сделала?

– Да.

– В школе все нормально?

– Пойдет…

– А у нас в комнате опять кто-то был! – чутко принюхавшись, наябедничала Софья и показала сестре толстый язык, похожий на ливерную колбасу. Вера, распустив влажные чистые волосы, сидела за столом-мастерской. Едва услышав писклявый донос, девушка тихо швырнула в сестру какой-то книжкой.

Софья отбила книгу в сторону и завопила:

– М-а-ам, Верка дерется!

– Ничего я не дерусь, – возразила Вера, заканчивая очередную куклу. Исколотые иглами пальцы ныли, нос щекотало запахом акриловой краски. – И никого тут не было, не ври.

– А почему мужиками пахнет?.. – Софья не сдавалась. Вере захотелось оторваться от куклы и зашить сестре рот фиолетовой ниткой, чтобы не болтала почем зря.

– Что тут у вас? – Мать заглянула в комнату, источая аромат терпких духов, мигом заглушивших запахи Максима. Одноклассник ушел несколько часов назад, но Верины простыни и подушки все еще хранили тепло его сильного тела.

Вера всмотрелась в мамино лицо – черные толстые ресницы, напоминающие паучьи лапки, влажно поблескивающие веки и кроваво-алый рот не оставляли никаких сомнений.

К отчиму собралась. Понятно.

– У Софьи разыгралось воображение, – объяснила Вера, не слушая возражений сестры, и вновь склонилась над пухлой куклой. – Ты надолго?

– На ночь, – сказала мама, отводя глаза. Она вроде и не стыдилась этой связи, желая быть счастливой и без бывшего мужа, но каждый раз, оставляя девчонок в пустой квартире, все равно как-то жалко горбила плечи. – Справитесь без меня?.. Присмотришь за Софьей?

– Присмотрю, конечно. Не впервой.

– Я и сама могу за собой присмотреть! – недовольно заявила сестренка. Мама, кивнув им, ушла в коридор. Гулко хлопнула дверь.

Они остались вдвоем. Снова. Вера прохладно относилась к младшей сестре – та, напоминающая обезьянку, постоянно таскала ее косметику и грозила рассказать матери о частых гостях, которые то и дело появлялись в пустой квартире. Вера не любила играть с Софьей, не читала ей сказки на ночь и вообще часто делала вид, что сестры попросту не существует.