Ирина Родионова - Тьма [litres]

Чашечка прикрыла рукой свой кривоватый рисунок и улыбнулась через силу:

– Я поняла. Будем применять меры. Спасибо, что рассказали.

– Применяйте! – рявкнула историчка и, оглядевшись на прощание, все-таки ушла.

Чашечка выдохнула и посмотрела на листочек. Две руки крепко держались друг за друга, переплетаясь длинными пальцами. Подумав, учительница подтянула к себе список класса, в котором перечеркнутые синей ручкой фамилии встречались все чаще и чаще, постучала по столу ногтями и принялась обзванивать родителей.

Рассказывая каждому о нападении на Веру, Чашечка выслушивала протяжные вздохи, фальшивые соболезнования и чутко улавливала страх за своего ребенка. Она говорила о том, что на Веру напали в ее же комнате, что матрас был насквозь пропитан кровью. Рядом спала маленькая сестра. И пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, присмотрите за своими детьми, вы же видите, что происходит. Да, полиция ищет. Нет, им не все равно. Да, мы все стараемся понять, что это.

Но пока мы не знаем, прошу, будьте рядом.

Они клятвенно обещали, всхлипывали и ругались, а Екатерина Витальевна все никак не могла отделаться от холодного предчувствия, что уже завтра их детей станет на одного меньше. Она пыталась как можно сильнее напугать родителей, чтобы хоть они присмотрели за ребятами, чтобы хоть они сохранили детскую жизнь.

Договорив, Чашечка подтянула стопку тетрадей и, нацепив на нос очки, принялась за работу: разбирать закорючки, исправлять ошибки, расставлять знаки препинания, щедро разбрасывая тройки и радуясь каждой пятерке. День за окном тускнел, наливался свинцовой тяжестью, но поглощенная заботами Чашечка этого не замечала.

Только когда в полутьме красная ручка вдруг начала оставлять черные отметки, а глаза заныли тупой болью, Чашечка оторвалась от работы и, оглядевшись, с удивлением поняла, что на улице вспыхнули первые фонари. Потянувшись, Чашечка включила в кабинете мерцающий свет, и мигом над головой загудели старые лампы. Стопка домашних работ шестого класса закончилась, пора браться за пятый.

В коридоре что-то оглушительно хлопнуло, словно взорвался переполненный воздушный шарик. Вздрогнув, Чашечка жадно прислушалась к звукам, но повсюду воцарилась мертвая тишина. Скинув шаль, Чашечка повесила ее на стул, расправив вязаное серое кружево, и осторожно подошла к двери, морщась от того, как громко стучат ее каблуки.

Чашечка выглянула из кабинета, придерживая рукой бесполезную дверь. Нехорошее предчувствие подползло к ее ногам, и она поняла, что крепко впивается белыми пальцами в обшарпанную древесину.

В коридоре было пусто. Лишь у самой лестницы, там, где тусклые лампы едва боролись с тьмой, что-то валялось на полу. Чашечка прищурилась, но так и не поняла, что это. Оставив мусор на совести уборщиц, учительница вернулась в класс.

За жалюзи чернела ночь. Низкое небо заглядывало в класс, роняя сплетенные тени на распахнутые тетради, и только гудящие лампы чуть прогоняли стылое предчувствие.

Чашечку захлестнули воспоминания. Они всегда дожидались именно этого времени, когда ночь вылизывала город шершавым языком, борясь с тусклыми фонарями за каждую узкую улочку. Подойдя к окну, Чашечка приоткрыла створку, впуская в кабинет морозный воздух.

С тихим скрипом приоткрылась дверь. Медленно и протяжно, она застонала на всю пустую школу, и Чашечка судорожно обернулась, подумав, что это кто-то пришел к ней в гости.

Ника. Или Лешка Шмальников, от которого только фарш остался, как на котлеты…

Никого. Дребезжит сломанный замок.

Это просто сквозняки.

Чашечка плотно закрыла дверь и на всякий случай подперла ее стулом. Никогда еще в своем кабинете она не чувствовала столько страха, одиночества и тоски.

Воспоминания. На учительском столе под мутным стеклом лежат сведения обо всех учениках, крошечные записки, чьи-то старые рисунки… Чашечка никогда не спешила домой: там все равно никого нет, так зачем же уходить из прежде уютного и теплого кабинета?

До поздней ночи она сидела на работе, занимаясь документами, тетрадями и списками, только бы не идти в квартиру, не включать холодный свет в прихожей и не искать в пустом холодильнике позавчерашнюю пресную овсянку. Екатерина Витальевна возвращалась домой, только чтобы поспать, а наутро вновь мчалась на работу.

Родители живут далеко. Муж, с которым она прожила шесть лет, ушел к другой. Так бывает порой. Случается.

Но от этого не легче.

Мимо кабинета кто-то пробежал – легкие шаги, почти невесомые, едва слышные. Чашечка оторвалась от тетради и посмотрела на дверь – шаги замерли, словно бы кто-то там, неизвестный, остановился.

Тишина.

За окном притих ветер. У Чашечки дернулась щека.

Спокойно.

Она аккуратно подровняла стопки тетрадей и отнесла их на узкую тумбочку, собрала учебники и папки, пытаясь не торопиться, но руки тряслись, а сердце стучало где-то в горле. Пальцы наткнулись на маленький листок с ее кроваво-красным рисунком – две руки, крепко держатся друг за друга. Ребята, не оставайтесь по одному, только если вы будете вместе, то сможете выжить…

Школа пустая. Кто там бегает?..

Она горько усмехнулась, разглядывая набросок, вспоминая, как в детстве любила рисовать. Она ездила по всем областным конкурсам, привозила кубки и грамоты, была гордостью художественной школы и даже обычный кленовый лист могла нарисовать так, что его трудно было отличить от настоящего. Катеньке пророчили большое будущее, звали в столицу на инженерный факультет, но она хотела творить.

Мечтала стать мультипликатором. Рисовать комиксы…

А потом педагогический институт, сессии, экзамены и работа. В первые годы она еще пыталась отправлять рисунки на конкурсы, но потом, отчаявшись ждать ответа, и сама не заметила, как бумажная рутина затянула ее в болото с головой, не оставив ни малейшего шанса выплыть наружу. И сейчас, сгорбленная, потрепанная вечными заботами и проблемами, Чашечка смотрела на маленький рисунок с таким сожалением, что щемило сердце.

Она все упустила. Не нашла времени, возможности или желания, забыла про детские мечты. Скомкав листочек с жирной двойкой и рисунком, Чашечка выбросила его в мусорное ведро.

На секунду даже страх отступил, поддавшись меланхолии.

Но лишь на секунду.

Снова шаги. Чашечка замерла, ощутив металлический привкус во рту. Господи… Такого просто не может быть.

Шаги раздавались с потолка. Кто-то в коридоре ходил по потолку.

Скрипнула дверь и ударилась о спинку стула, и тут же этот кто-то отступил. Снова шаги, теперь обычные, человеческие, удаляются от кабинета. Чашечка, закусившая кожу на руке, чтобы не издать и звука, судорожно оглядывалась по сторонам, всерьез подумывая о том, чтобы спрятаться в шкафу и просидеть там до утра. Но вот от одной мысли, как она будет дремать в фанерном шкафу, чутко прислушиваясь к каждому шороху в коридоре, стало только страшнее.