Трейси Вульфф - Жажда

Она резко выдыхает, и я отдергиваю руку, злясь на себя за то, что причинил ей боль. И еще больше за то, что я позволил другим сделать ей больно, нанести вред.

– Может, мне сбегать за снегоходом? – спрашивает Мэйси. – Я быстро.

– Я могу идти, честное слово. Я в порядке, – говорит Грейс, но в ее голосе звучит беззащитность, которая читается и на лице.

Я бросаю на нее неверящий взгляд и, поскольку она явно не может ходить, подхватываю ее на руки. И стараюсь не обращать внимания на тот факт, что, прижимая ее к себе, я чувствую себя лучше, чем когда-либо прежде за всю мою столетнюю жизнь.

Я оказываюсь за пределами замка прежде, чем Грейс успевает спуститься хотя бы на одну ступеньку.

Я знаю, что мне, наверное, следовало бы остаться, но я не могу. Только не сейчас, когда у нее на шее красуются пластыри. А я знаю, что это с ней сделал я.

Я закрываю глаза на секунду – всего на секунду, – и воспоминания вспыхивают вновь. Землетрясение. Окно, взорвавшееся от напора моей силы. Мгновение, когда стекло рассекло шею Грейс.

Я никогда в жизни не испытывал подобного ужаса. Я редко чувствую страх – когда ты самый устрашающий экземпляр среди тех, кого называют нечистой силой, тебе не нужно беспокоиться насчет того, что замышляют против тебя твои собратья. Но когда я увидел, как стекло ударило в Грейс, когда ее кровь брызнула во все стороны, и я понял, что осколок рассек артерию… Да, сказать, что тогда я испытал ужас, – это ничего не сказать.

Следующие пять минут вспоминаются мне как в тумане. Я помню, как лизал ее горло, пытаясь остановить кровь, помню, как подхватил на руки и как бела и неподвижна она была, когда я мчался с ней к Мэриз.

Я едва не убил ее, потому что не мог контролировать себя.

Я едва не убил ее, потому что, когда она рядом, на меня обрушивается такая буря чувств, что я не могу запереть их в себе.

Я едва не убил ее, потому что, когда речь идет о ней, я становлюсь слабым. Таким слабым, что позволил энергии накопиться внутри меня и едва не совокупился с Грейс, даже не спросив ее разрешения.

Осознание этого научило меня смирению… и внушило страх. Я всю жизнь оберегал людей от ужасающей силы и ничем не сдерживаемого себялюбия моих родных. Но стоило мне провести три дня с моей парой – и я вдруг заставляю окна разлетаться на куски, сотрясаю землю и едва не совокупляюсь с ней, даже не объяснив ей, что к чему.

О чем я вообще думаю, черт возьми?

Но в том-то и дело – я вообще ни о чем не думал с тех самых пор, как спустился по лестнице и увидел Грейс, стоящую возле того шахматного столика. Начиная с того момента в моей голове имелась только одна мысль – как сделать ее моей. И теперь она уже два раза чуть не погибла – и все потому, что я не могу в достаточной мере взять себя в руки, чтобы защитить ее – уберечь ее, – хотя я и должен это сделать.

Но какова альтернатива нашему пребыванию здесь? Сбежать, оставив Кэтмир – эту школу для отпрысков самых могущественных монстров в мире – прямо теперь, когда мы стоим на пороге еще одной войны? Притом такой войны, главный толчок которой дала моя собственная семья?

Или сделать так, чтобы уехала Грейс? В первый день после ее приезда я уже пытался это сделать, почти что приказав ей убраться отсюда, поскольку хотел ее так, как никогда ничего не хотел, – и с каждым днем это чувство только растет. Она не уехала, когда я сказал уехать, потому что не могла, потому что ей некуда уезжать.

Потому что ее место здесь, в Кэтмире, рычит голос внутри меня. Потому что она принадлежит мне.

Потому что она моя пара. Моя пара.

Даже теперь, когда прошло уже пять дней, я не могу избавиться от изумления и ужаса, которые порождают во мне эти слова.

У каждого вампира есть своя пара, но найти ее или его в первые двести лет жизни – это практически немыслимо. Байрон нашел свою Вивьен в самом начале, но это было потому, что они оба родились в одном и том же городке во Франции, вместе росли и были друзьями задолго до того, как обнаружили, что они предназначены друг другу. Остальным же из нас приходится тыкаться вслепую, пока мы не найдем свою пару… и то, если нам повезет.

Я никому об этом не сказал, таже Байрону или Мекаю, потому что, объяви я, что она моя пара, это ввергло бы ее в еще большую опасность, нежели та, которая грозит ей теперь. И которая чертовски велика, ведь я, ее пара, не могу защитить Грейс даже от самого себя.

Мне не следовало приходить сегодня в ее комнату. Надо было оставить ее в покое. Но я эгоистичен и слаб и не мог не увидеть ее, не проведать ее, не мог не спросить, как она, несмотря на то, что из-за этого все усугубилось еще больше.

Но это было до того, как я увидел ее за спиной Мэйси, покрытую порезами от разлетевшегося стекла. Израненную, облепленную пластырями, ослабевшую. И понял, что, хотя она и моя пара, самое лучшее, что я могу для нее сделать, это оставить ее в покое.

От этой мысли монстр внутри меня рычит от ярости. Но это только заставляет меня двигаться быстрее, чтобы убраться как можно дальше от Грейс.

Теперь нас разделяют многие мили, но этого все равно недостаточно. Я все равно чувствую, как кровь взывает ко мне, ощущаю ее вкус, не похожий ни на что из того, что я знал прежде. Когда я слизнул каплю крови Грейс с моего большого пальца в ту первую ночь, ее вкус едва не заставил меня рухнуть на колени. А вчера вечером все было еще хуже. Я хотел ее крови даже тогда, когда она лилась на меня, когда я отчаянно старался остановить кровотечение, которое убило бы ее, если бы мне это не удалось.

Я и так знаю, что я монстр, но чем же меня делает эта жажда, которую я испытывал, когда на кону стояла ее жизнь? Неисправимым, безнадежным злодеем?

Когда же это произошло? Когда я убил Хадсона? Или за много лет и даже десятилетий до того?

Я продолжаю мчаться, совершенно не представляя куда. Впрочем, это неважно, лишь бы оказаться как можно дальше от Кэтмира… и от Грейс. Я не могу думать, когда она находится так близко – когда ко мне взывает ее кровь, – еще одно искушение, поддаться которому я не могу.

Если я хочу уберечь ее.

Не причинить ей вреда.

А я этого хочу, хочу даже больше, чем желаю сделать ее моей.

Эта мысль и определяет пункт моего назначения. Беглый взгляд на навигатор GPS на моем телефоне говорит мне, что я уже близко. Так близко, что я не могу не подумать, что мое подсознание, возможно, всю дорогу вело меня именно сюда.

Я бросаю взгляд на гору, которую когда-то поднял на сто футов от земли – это было тренировочное упражнение для меня, в ту пору двенадцатилетнего, – и, преодолев двадцать миль, оказываюсь рядом со входом в ледяную пещеру, почти полностью скрытым снегом, лежащим у подножий гор, которые высятся кругом.