Джанет Уинтерсон - Целую, твой Франкенштейн. История одной любви [litres]

– Узнаешь? Оригинал стоит в Музее науки и промышленности Манчестера. Я сделал точную копию. Это первое в мире электронное запоминающее устройство. Манчестерский Марк 1. Память функционировала на основе вакуумных электронных ламп. Транзистор изобрели лишь в 1947 году. К 1958 году в первой интегральной микросхеме содержалось шесть транзисторов. А к 2013-му примерно на той же площади – уже 183,888,888 транзисторов! Закон Мура гласит, что мощность вычислительных устройств удваивается каждые 24 месяца. Но самое удивительное для меня – то, что компьютер мог появиться гораздо раньше. Ты слышал об аналитической машине Чарльза Бэббиджа?

– Насколько я знаю, дальше идеи дело не пошло.

– Все начинается с идеи, – с улыбкой кивает Виктор. – Все, что когда-либо затевалось, сперва возникло у кого-то в голове. Первой разработкой Бэббиджа стала разностная машина – изящная вещица с валиками и шестеренками, совсем не похожая на тьюринговского «Колосса». В 1820 году британское правительство выделило Бэббиджу семнадцать тысяч фунтов на ее строительство. Тогда этих денег хватило бы на полное оснащение двух линейных кораблей, о чем, конечно, трубили во всех газетах. Однако Бэббидж решил потратить грант на другое свое детище – на аналитическую машину, которая по сути является прототипом компьютера. В машине предполагались все основные элементы: память, процессор, аппаратное и программное обеспечение и замысловатые блоки цепей обратной связи. Если бы ее собрали, получился бы гигант на паровом двигателе; в Викторианскую эпоху люди еще не ценили красоту малых форм. С тех пор мы движемся вперед, не зная, когда именно настанет прорыв, но зная точно, что он грядет.

– О каком прорыве ты говоришь?

– Об искусственном интеллекте.

Виктор распахивает очередную дверь, на сей раз не запертую, и мы попадаем в огромный зал.

– Здесь находился центральный пост управления. Сейчас, конечно, все разобрано.

– Какое количество дверей! – удивляюсь я.

Вдоль стен располагается череда дверей, будто в загадке или в кошмарном сне, когда надо выбрать нужную.

– Да. Каждая дверь куда-то ведет, правда, Рай? Сейчас я тебе все покажу. Давай начнем с этой.

Виктор отпирает плоскую стальную дверь. За ней еще одна пустая комната, правда, с окном в соседнее помещение, напоминающим вмонтированный в стену аквариум. Сквозь окно видны бетонные стены, лампочка под потолком, горы сухого льда, сквозь которые таинственно мерцают экраны мониторов. Термометр за стеклом показывает чуть выше ноля. Вдруг в ледяном тумане чудится какое-то движение. Как будто нечто быстро движется к стеклу. Прямо на меня.

Виктор нажимает кнопку, и туман мгновенно рассеивается. Теперь я четко вижу копошащуюся кучу на полу. Что там? Пауки? Нет!

– Господи, боже мой! Виктор!!!

Руки. Широкие, узкие, крупные, волосатые, плоские, обескровленные. Руки, которые я периодически ему доставляю. Одни двигаются, у других лишь подергивается палец. Третьи словно замерли в ожидании, опираясь на все пять пальцев. А вот рука шагает, используя вместо ног большой палец и мизинец. Указательный, средний и безымянный подняты, будто любопытные щупальца.

Большинство конечностей двигаются быстро и хаотично. Не чувствуя присутствия себе подобных, они слепо наползают друг на друга, сплетаются пальцами, будто колония крабов. Одна рука, задрав кверху кисть, скребет пальцами стену. В стороне от всех, жалко сжавшись, лежит крошечная детская ручонка.

– Они не живые, – успокаивает меня Виктор. – И конечно, не наделены сознанием. Это просто эксперимент с двигательной активностью для протезирования и смарт-реабилитации.

– За счет чего они двигаются?

– Имплантаты. Они реагируют на электрический ток, вот и все. Например, если в результате несчастного случая пациенту оторвало конечность, ее можно будет заново пришить и запрограммировать, чтобы добиться более-менее адекватного функционирования. Или вживить в поврежденную кисть искусственный палец. Некоторые из рук за стеклом как раз такие гибриды.

– Это ужасно, – выдавливаю я.

– Ты врач. Кому, как не тебе, знать, сколько пользы порой приносит ужасное.

Виктор прав. Я знаю. Но почему же то, что я вижу, вызывает отвращение?

– Ты работаешь подпольно, не в легальной лаборатории?

– Слишком затратно. Понадобится лицензия.

– Ты ведь говорил, что веришь в сотрудничество.

– Я-то верю, вот другие… Иного выхода нет.

Виктор отворачивается от окна.

– И ты оставишь их там? – восклицаю я.

– Рай, не глупи! Их не нужно кормить. В отличие от этих… – Виктор тянет меня к другому окну.

Моим глазам предстает конструкция из соединенных между собой площадок. Сверху вниз и обратно прыгают здоровенные мохнатые пауки. Вряд ли вы обрадуетесь, увидев такое страшилище у себя в ванной.

– При помощи компьютерной томографии и скоростных видеокамер высокого разрешения я создаю трехмерную модель строения тела пауков.

– Для чего?

– Такие пауки могут прыгать на высоту, в шесть раз превышающую их рост, – объясняет Виктор. – Во время толчка вверх на лапки паука приходится вес, впятеро больший его собственного. Результаты исследований пригодятся в разработке подвижных микроботов. Поняв биомеханику, мы сможем применять ее в своей работе. Я не единственный, кто изучает пауков, но мне льстит мысль, что плоды моего исследования уникальны.

– А где ты берешь пауков?

– Выращиваю. Я не могу вырастить части тела. Не представляю, как выживу, если ты вдруг ударишься в религию или перейдешь на бумажную работу.

– Найдешь кого-нибудь другого.

Виктор выводит меня в гулкую пустоту звуконепроницаемого коридора.

– У меня еще ни разу не было долгих отношений. А у тебя? – тихо спрашивает он.

– Тоже.

– Мы оба психи.

– Не называй меня психом только потому, что я трансгендер.

Виктор нежно касается моего лица. Я отстраняюсь.

– Я имел в виду совсем другое, – негромко говорит он. – Мы оба психи по сравнению со всем остальным миром. Одиночки. А это неправильно с точки зрения эволюции. Гомо сапиенс держатся группами. Человек – существо социальное. Семьи, клубы, общества, офисы, школы, армия, разнообразные организации, включая церковь. Мы даже больных собираем вместе для лечения. Это называется больница. В одной из них работаешь ты.

Виктор стоит позади меня, так же, как когда-то в Аризоне. Я моментально завожусь. Наверное, меня возбуждает то, что я ощущаю прикосновения, но не вижу его.

– Стали бы мы продуктивнее, мудрее, счастливее, психически здоровее, если бы связали себя прочными семейными узами и растили бы благовоспитанных детей? – спрашивает Виктор. – Если бы обзавелись домом и научились делить жизнь с другим человеком? Это были бы уже не мы. У меня нет опыта длительных отношений, но это не означает, что я не умею любить.