Джанет Уинтерсон - Целую, твой Франкенштейн. История одной любви [litres]

– Одно из свойств любви как раз в том, что она длится, – замечаю я.

Он хохочет.

– Верно. Я буду любить тебя даже тогда, когда мы расстанемся.

– Люди расстаются, когда начинают ненавидеть друг друга. Или один ненавидит другого.

– В большинстве случаев да, – кивает Виктор. – Хотя есть и другие варианты. Я пытаюсь донести одну очень простую вещь: даже если мы не сумеем сохранить нашу любовь, благодаря ей что-то во мне изменилось навсегда. Я стану чтить ее. Вспоминать о ней с благоговейным трепетом. И однажды, садясь на самолет или просыпаясь, или шагая по улице, или принимая душ, я подумаю о наших чувствах и не пожалею о времени, проведенном с тобой.

– К чему все эти слова? – недоумеваю я.

– Скоро ты покинешь меня.

– Ты нарочно так говоришь, чтобы сохранить контроль над ситуацией и защититься от боли.

(Я не виню его. Потому что делаю то же самое.)

– Нет, страданий я не боюсь. Дело в другом. Если ты докажешь, что я неправ, значит, так тому и быть. Встреча с тобой уже нарушила уравнение. Возможно, тебе удастся решить его другим способом, – отвечает он.

– Стоит ли все усложнять?

Виктор пожимает плечами.

– По мнению некоторых, раз любовь возникает спонтанно, значит, в ней нет ничего сложного, – размышляет он. – Но ведь любовь вовлекает человека целиком, полностью меняет его мир. Разве способно на это заурядное чувство? Времена, когда все было просто и ясно, прошли, если вообще существовали. Любовь – не девственно-чистая планета до того, как появился человек и начал ее загрязнять и отравлять; любовь – это вихрь, подхватывающий тех, кто потерял равновесие.

«Вы увидите длинный широкий зал, вдоль обеих стен которого располагаются во множестве небольшие камеры. Там содержатся самые разные душевнобольные. Вы можете наблюдать за несчастными созданиями сквозь окошки, сделанные в двери каждой камеры. Неопасных больных выпускают в большой зал. На третьем этаже находится коридор с такими же камерами, однако в них помещены опасные маньяки, многие из которых закованы в цепи и представляют собой поистине жуткое зрелище. В праздничные дни многочисленная публика обоих полов, впрочем, в большинстве принадлежащая к низшим классам, посещает эту лечебницу, чтобы развлечься, глядя на несчастных калек, которые часто дают зрителям повод для веселья. Покидая сию обитель скорби, не забудьте дать пенс привратнику. Если же мелочи не окажется, и вы дадите ему целый шиллинг, то сдачи не ждите – привратник заберет сумму целиком» [62] Выдержка из описания психиатрической лечебницы «Бедлам» в рамках экскурсии по достопримечательностям Лондона, 1725 год. .

Никому не дано познать человеческий разум. Даже если прочесть все мысли человека, когда-либо перенесенные на бумагу. Каждое написанное слово подобно ребенку, зажигающему огонь посреди темноты. Когда мы одиноки, остается лишь темнота.

Здесь царит хаос. Новое здание больницы едва готово. Там, где работы завершены, результат оставляет желать лучшего. В окнах верхних этажей нет стекол. Внизу нечем топить печи. Обитатели мучаются от холода и голода, отчаяния и буйного помешательства. Это самый знаменитый сумасшедший дом в мире.

С чего все началось? Давным-давно, еще во времена Крестовых походов, открылась больница под названием «Вифлеем». Простые люди исказили название и стали говорить «Бетлем», ведь в английском языке довольно часто два слога предпочтительнее трех. А потом, со временем (время разрушительно даже для самого себя) название больницы превратилось в «Бедлам» и стало синонимом неисчислимых проявлений безумия.

Великий Бедлам – так мы прозвали Великобританию.

«Бедлам» открыли как особую лечебницу. К 1676 году в Мурфилдсе, за городскими стенами Лондона, возвели здание больницы. Архитектором был Роберт Гук [63] Роберт Гук (1635–1703) – английский естествоиспытатель и изобретатель. Член Лондонского королевского общества. – эрудит, пьяница, ученик сэра Кристофера Рена, заново построившего собор Святого Павла после пожара 1666 года.

Иностранные путешественники, приезжавшие в Лондон тех лет, восхищались «Бедламом», называя его единственным настоящим дворцом во всем городе. Здание сумасшедшего дома поражало великолепием: полторы сотни метров в длину, дюжина в ширину, фасад, украшенный башенками, внутренние дворики, сады, дорожки. Внушительный каменный вход венчали две статуи, олицетворяющие Меланхолию и Буйное помешательство. Те, кому повезло увидеть здание больницы – этот памятник благотворительности – до обрушения, наверняка любовались им, сравнивая с Версальским дворцом, возведенным для королей без короны. Ведь безумцы по сути и есть короли без короны.

Пациенты спали на соломе, их руки и ноги заковывали в железо, зато снаружи сумасшедший дом походил на дворец. Зачем мы это сделали? Во славу Божью. Но было и еще кое-что, менее божественное. Здравый рассудок подобен нити Ариадны, что ведет сквозь лабиринт Минотавра. Стоит ей порваться или выпасть из рук – и путник оказывается один в жутких бездонных туннелях, во тьме которых прячется зверь в человеческом обличье, и, глядя ему в лицо, каждый видит себя. Мы то, чего боимся. Совершая щедрые пожертвования и провозглашая сочувствие к душевнобольным, не делаем ли мы на самом деле подношение своему тайному «я»?

Еще во времена старого «Бедлама» у публики вошло в моду посещать содержащихся в больнице несчастных безумцев. Устраивали настоящие экскурсии, особенно пользовавшиеся спросом среди знатных господ. Экскурсионная программа включала Лондонский мост, Уайтхолл, Тауэр и зоопарк. Слоняющиеся по клетке млекопитающие мало чем отличаются друг от друга – та же пара шагов вперед-назад, назад-вперед, те же кандалы на ногах, те же металлические прутья решетки. Самое большее, на что может рассчитывать пленник, будь то тигр или человек, – крошечный лоскут неба над головой.

Старое здание в Мурфилдсе начало трескаться и осыпаться с того самого момента, как положили последний слой штукатурки. Заговорили, что всему виной исходящие от умалишенных миазмы, которыми пропитались стены больницы. Якобы из-за дурных испарений здание отсырело и прогнило, а сквозь пол стала просачиваться вода. Ловкая выдумка! Жаль только, ненаучная! «Бедлам» поставили на болотистом пустыре; почва двигалась, разрушая помпезное здание, построенное без фундамента. Даже обитатели «Бедлама» не настолько повредились в уме, сколь повредились наружные стены больницы. У безумцев особая сила духа, и порой в их безумии скрывается самое настоящее здравомыслие, если только его не судят с позиции общепринятых правил.

Каждый раз, открывая дверь камеры, я поражаюсь силе несчастного пленника. Да-да, именно силе! Сталкиваясь со злостью и равнодушием людей, я задумываюсь: неужели лишь огромное давление общества на нашу волю удерживает нас от безумия? Неудивительно, что мы много пьем, а особенно бедняки, как только у них появляются хоть какие-то деньги. Можно винить безотрадную жизнь или тяжелый труд, или тягу к власти – мы томимся в нашем теле, словно огонек, плененный в лампе. Наши тела страдают в этом мире, как страдают вьючные животные, которым ярмо до крови натерло шею. Да и сам наш мир одиноко висит в темноте среди холодных звезд.