Дин Кунц - Краем глаза

– Ты забудешь?

– Не знаю. Возможно.

Целестина, стоявшая рядом с Агнес, обняла ее за талию, как когда-то обнимала сестру.

А рука Ангел двинулась к правому глазу Барти, и вновь он не отпрянул, когда ее пальчики коснулись закрытого, сморщенного правого века.

– Я не дам тебе забыть.

– Как это у тебя получится?

– Я могу видеть. И могу говорить, как твоя говорящая книга.

– Говорить ты можешь, это точно, – согласился Барти.

– Вот я и буду твоими говорящими глазами. – Ангел опустила руку. – Ты знаешь, откуда берется бекон?

– Его дают свиньи.

– Неужели ты думаешь, что такая вкуснятина может получиться из жирной, вонючей, грязной, хрюкающей, старой свиньи?

Барти пожал плечами:

– Спелый желтый лимон тоже выглядит сладким.

– Так ты говоришь, свиньи?

– Кто еще?

– Ты по-прежнему говоришь – свиньи?

– Да. Бекон делают из свиней.

– Так я и думала. Можно мне выпить апельсиновой газировки?

– Я тебе принесу, – предложил Барти.

– Я видела, где ты ее взял.

Она взяла банку газировки, вернулась к столу, села, похоже закончив исследование нового дома.

– Ты хороший, Барти.

– Ты тоже.

Пришли Эдом и Джейкоб, подали обед, еда была отменной, разговор – еще лучше, пусть братья-близнецы иногда и делились своими обширными познаниями о железнодорожных катастрофах и извержениях вулканов, повлекших за собой немалые человеческие жертвы. Пол говорил мало, зато слушал с удовольствием. Если бы он не знал этих людей, если бы случайно вошел в комнату во время обеда, то решил бы, что видит перед собой большую семью, потому что в общении только-только познакомившихся людей не могло слышаться такой теплоты, близости и – последнее относилось исключительно к братьям – эксцентричности. Пол не улавливал ни претенциозности, ни фальши, никто не избегал неудобных тем, что иной раз приводило к слезам, ибо смерть преподобного Уайта оставалась свежей раной в сердцах тех, кто любил его. Но пусть врачующие средства женщин остались загадкой для Пола, он видел, как за слезами следовали воспоминания, вызывающие улыбку и успокоение, а цветок надежды всякий раз распускался из семечка безнадежности.

К немалому изумлению Пола, Агнес, как выяснилось, понятия не имела о том, что на имя Бартоломью ее мужа вдохновила знаменитая проповедь преподобного «Этот знаменательный день». Пол слышал первую передачу, на которой проповедь прозвучала впервые, узнал, что по многочисленным заявкам слушателей ее повторят через три недели, и убедил Джо послушать ее. Джо услышал ее в воскресенье, 2 января 1965 года… за четыре дня до рождения сына.

– Он, должно быть, слушал проповедь по автомобильному приемнику, – сказала Агнес, порывшись в памяти. – Джо пытался заранее сделать большую часть работы, намеченной на следующую неделю, чтобы провести ее со мной и младенцем. Поэтому с некоторыми клиентами встречался и в воскресенье. Он много работал, а я старалась испечь все пироги и выполнить другие обязательства до главного дня моей жизни. В те дни мы проводили вместе меньше времени, чем обычно, и, даже если проповедь произвела на него сильное впечатление, мне он о ней ничего не успел сказать. Но последнее слово, которое он произнес, было… «Бартоломью». Он хотел, чтобы я назвала нашего сына Бартоломью.

Связь между семьями Лампион и Уайт, о которой Грейс уже слышала от Пола, стала для Целестины такой же новостью, как и для Агнес. Это вызвало новые воспоминания об ушедших мужьях и сожаления о том, что Джой и Гаррисон так и не встретились.

– Мне бы очень хотелось, чтобы мой Рико тоже встретился с твоим Гаррисоном. – Мария, обращаясь к Грейс, говорила о муже, который оставил ее. – Может, преподобный словами бы сделал то, чего мне не удалось добиться пинками по trasero Рико.

– По-испански это «задница», – прокомментировал Барти незнакомое Ангел слово.

Девочка зашлась от хохота, а Агнес укоризненно сказала сыну:

– Спасибо за урок иностранного языка, мистер Лампион.

Пола совершенно не удивило, что Агнес предложила Уайтам пожить у нее в доме, пока все образуется.

– Пол, – сказала она, – у тебя прекрасный дом, но Целестина и Грейс не могут сидеть без дела. Они должны себя чем-то занять. Просто сойдут с ума, если будут сидеть сложа руки. Я права?

Они согласились, но настаивали на том, что не хотят причинять лишние хлопоты.

– Ерунда, – отмела их возражения Агнес. – Никаких лишних хлопот вы не причините. Наоборот, вы поможете мне и с выпечкой пирогов, и с доставкой, со всеми делами, которые мне пришлось отложить из-за болезни Барти. Или вам это понравится, или я вас загоняю, но, так или иначе, обещаю, что сидеть сложа руки вам не удастся. У меня есть две свободные комнаты. Одна – для Цели и Ангел, вторая для Грейс. Когда приедет Уолли, мы сможем переселить Ангел к Грейс или Грейс ко мне.

Возникшая дружба, совместная работа, а главное, ощущение, что они дома, которое пришло к ним, как только они переступили порог, конечно же, не могли не подействовать на Целестину и Грейс. Но им не хотелось вот так с ходу отметать гостеприимство, предложенное Полом.

Он, однако, решительно пресек эти дебаты:

– Я привез вас сюда по дороге в свой дом только для того, чтобы не таскать вперед-назад ваши вещи. После встречи с Агнес по-другому просто быть не могло. Здесь вы будете счастливы, хотя я всегда готов принять вас у себя, если она попытается измучить вас работой.

Весь вечер Барти и Ангел сидели бок о бок напротив Пола, слушали взрослых, иногда включались в разговор, но по большей части что-то обсуждали между собой. Когда головки детей не сближались, как у двух заговорщиков, Пол улавливал их голоса и, случалось, выхватывал обрывки разговора. В какой-то момент услышал слово «носорог», а пару минут спустя увидел, как Целестина, сидевшая через два стула от него, поднялась и удивленно смотрит на детей.

– Поэтому, когда он бросал четвертак, – объяснял Барти внимательно слушавшей Ангел, – он бросал его не в «Дымящееся ружье», потому что такого места нет, это телепередача. Видишь ли, возможно, он бросал его в то место, где я не слепой, или в то, где ему не изуродовали лицо, или в то, где ты, по какой-то причине, никогда не попала бы в этот дом. Этих мест гораздо больше, чем кто-либо может сосчитать, даже я, а я считаю очень хорошо. Именно это ты и чувствуешь. Как… как все устроено?

– Я вижу. Иногда. Очень быстро. Как блик. Словно стоишь между двумя зеркалами. Ты знаешь?

– Да, – ответил Барти.

– Между двумя зеркалами, ты идешь и идешь, снова и снова.

– И ты это все видишь?

– Как блик. Иногда. Есть место, где в Уолли не стреляли?

– Уолли – тот человек, который будет твоим папой?

– Да, это он.

– Конечно. Есть множество мест, где в него не стреляли, но есть места, где в него стреляли и он умер.