Дин Кунц - Фантомы

На кухне получилось столпотворение, и от этого Брайс чувствовал себя тут очень неуютно. Что, если сейчас, когда они сгрудились тут целой кучей, на них нападут? Что, если им придется поспешно отступать отсюда?

Две отрезанные головы лежали на том же самом месте, где они оставили их накануне вечером: в печах, уставившись сквозь стекло вытаращенными глазами. На рабочем столе отрезанные руки по-прежнему сжимали скалку.

Один из членов бригады генерала, Нивен, сделал с разных точек несколько снимков общего вида кухни, потом еще раз десять сфотографировал вблизи головы и руки.

Все остальные переходили в это время от одной стенки к другой, стараясь не попадать в объектив аппарата. Вначале все должно было быть сфотографировано, только потом можно было приступать к расследованию. Что ж, полиция, прибывая на место преступления, обычно тоже следует этому правилу.

Когда одетые в свои космические скафандры ученые переходили с места на место, их прорезиненные костюмы издавали визжащий звук, а тяжелые ботинки громко стучали по выложенному кафелем полу.

– Вы все еще полагаете, что это похоже на обычное бактериологическое заражение? – спросил Брайс генерала.

– Не исключено.

– В самом деле?

– Фил, вы тут у нас специалист по нервно-паралитическим газам, – проговорил генерал. – Вам не приходит в голову то же самое, что и мне?

– Пока еще рано что-нибудь утверждать категорически, – на вопрос генерала ответил человек, на шлеме которого было написано: «ХОУК». – Но мне кажется, что мы имеем тут дело с нейролептическим отравлением. А кое-какие детали – и прежде всего проявленное тут крайнее психопатическое насилие – заставляют меня думать, не сталкиваемся ли мы тут с применением Т – сто тридцать девять.

– В высшей степени вероятно, – согласился Копперфилд. – Я сразу об этом подумал, как только мы вошли сюда.

Нивен продолжал фотографировать, и Брайс спросил:

– А что такое этот Т – сто тридцать девять?

– Один из основных нервно-паралитических газов в арсенале у русских, – ответил генерал. – Полное его обозначение «Тимошенко – сто тридцать девять». Назван так по имени Ильи Тимошенко, ученого, который изобрел этот газ.

– Хорошую память оставил он о себе, ничего не скажешь, – с сарказмом произнес Тал.

– Большинство нервно-паралитических газов вызывают наступление смерти в течение интервала от тридцати секунд до пяти минут после контакта газа с кожным покровом, – сказал Хоук. – Но Т – сто тридцать девять не столь милосерден.

– Милосерден?! – пораженно воскликнул Фрэнк Отри.

– Т – сто тридцать девять не просто убивает, – объяснил Хоук. – Обычная смерть от отравляющего газа действительно может показаться актом милосердия по сравнению с тем, что делает этот газ. Т – сто тридцать девять принадлежит к числу отравляющих веществ, которые военные называют деморализующими.

– Он проходит через кожу и попадает в кровь меньше чем за десять секунд, – добавил генерал Копперфилд, – потом доходит вместе с кровью до мозга и мгновенно вызывает в его клетках необратимые изменения и нарушения.

– На протяжении первых четырех-шести часов после поражения, – продолжал Хоук, – жертва полностью сохраняет и физические силы, и способность действовать. В этот период страдает только ее мозг.

– Возникает параноидальное умопомешательство, – сказал Копперфилд. – Теряется способность логически мыслить, появляются чувства страха, ярости, утрачивается эмоциональный самоконтроль, возникает сильнейшая мания преследования, ощущение, будто абсолютно все замышляют против вас нечто очень скверное. И все это происходит на фоне развивающейся тяги к насилию. Короче говоря, шериф, газ Т – сто тридцать девять на период от четырех до шести часов превращает людей в роботов-убийц. Они начинают нападать друг на друга и на тех, кто находился вне зоны поражения и не подвергся воздействию газа. Можете себе представить, какое деморализующее влияние все это окажет на противника.

– Да уж, действительно, – проговорил Брайс. – А доктор Пэйдж вчера вечером первым делом предположила что-то подобное: что какие-нибудь мутанты-бактерии могли вызвать гибель одних людей, а других превратить в свихнувшихся бешеных убийц.

– Т – сто тридцать девять не болезнь, – немедленно уточнил Хоук. – Это нервно-паралитический газ. И, честно говоря, лично я предпочел бы, чтобы причиной всего здесь случившегося и в самом деле оказалось газовое нападение. Потому что, после того как газ рассеялся, никакой угрозы больше нет. Распространение бактериологического заражения предотвратить гораздо труднее.

– Если это действительно был газ, – сказал Копперфилд, – то он уже давным-давно рассеялся, но следы его должны были остаться буквально на всем в виде мельчайших капелек конденсата. Это мы выясним очень быстро.

Они прижались к стене, чтобы пропустить Нивена с его фотоаппартом.

– Доктор Хоук, вы сказали, что первая стадия поражения газом Т – сто тридцать девять продолжается от четырех до шести часов. А что потом? – спросила Дженни.

– Ну, – ответил Хоук, – вторая стадия летальна. Она длится от шести до двенадцати часов. Она начинается с распада эфферентных нервов и заканчивается параличом двигательных и дыхательных центров мозга.

– О господи! – проговорила Дженни.

– И что все это значит в переводе на обычный язык? – спросил Фрэнк.

– Это значит, – ответила Дженни, – что на второй стадии поражения, где-то в течение шести-двенадцати часов, Т – сто тридцать девять постепенно уменьшает регулятивные способности мозга – те, которые управляют телом, устанавливают частоту дыхания, биение сердца, наполнение кровеносных сосудов, определяют работу различных органов… У пострадавшего начинает неровно биться сердце, ему становится очень трудно дышать, и постепенно у него перестают работать все железы и органы. Может быть, сейчас вам кажется, что двенадцать часов – это не так уж и долго, но, уверяю вас, пострадавшему они покажутся целой вечностью. Начнутся рвота, понос, недержание, всякие прочие выделения, сильные и почти непрерывные судороги… И если при этом будут поражены только эфферентные нервы, а остальная часть нервной системы останется незатронутой, то все это будет сопровождаться невыносимыми, ни на минуту не прекращающимися болями.

– То есть от шести до двенадцати часов сплошного ада, – подтвердил Копперфилд.

– Пока не остановится сердце, – сказал Хоук, – или же пока не перестанут работать легкие и человек просто не задохнется.

Некоторое время все молчали, только Нивен продолжал щелкать фотоаппаратом.

– Но все-таки мне кажется, в том, что здесь произошло, нервно-паралитический газ не виноват, – сказала наконец Дженни. – И даже такой, как Т – сто тридцать девять: все это никак не объясняет ситуацию с отрезанными головами. Прежде всего, ни у одной из обнаруженных нами жертв не было никаких признаков рвоты или недержания.