Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

Был в те времена на Ау человек по имени Ихак, а жил он в Обители Бога. Как и отец его, и отец его отца, Ихак принимал от поимщиков предназначенных в жертву богу преступников, а взамен выдавал им особые знаки – бирки в виде маленьких рыбок, вырезанных из вулканического стекла. В былые дни состоявший при этой должности пользовался немалым влиянием, но теперь она сделалась чисто ритуальной. Ростом Ихак был высок, сложением хил, лицом узок, ходил слегка сутулясь. С женой они прожили много лет, однако потомства на свет не произвели. Много раз Ихак жертвовал богу и рыбу, и собственную кровь, а однажды пожертвовал даже преступника, выкупленного у чиновника, с которым он вел дела, хотя это обошлось ему в немалую часть сбережений. Принося жертвы, он неизменно напоминал богу о собственном верном служении и о верном служении своих предков, а после нижайше, от всего сердца молил о ниспослании того единственного, чего ему не хватало для полного счастья. Во всем остальном жизни его можно было только позавидовать.

И вот однажды в Обитель Бога явились двое охотников, волоча за собой вереницу из дюжины израненных пленников. Привратник в изумлении разинул рот, погнал их прочь, но охотники уходить не желали. Странно одетые пленники, похоже, не понимали человеческой речи, а потому все вопросы о том, как они, связанные, окровавленные, оказались у врат Обители Бога Ау, остались без ответов.

Наконец к воротам вышел Провозвестник Воли Бога – человек сановный, осанистый, ни на минуту не забывавший о долге потомка самого Этойе, всем видом своим, от густых, вьющихся светлых волос до безупречных, без единой пылинки сапог тюленьей кожи, внушавший почтение. Казалось бы, человеку столь важному разбираться с парой простых охотников не по чину, однако, едва услышав, что происходит, Провозвестник тут же сообразил: дело нешуточное, – потому-то и вышел расспросить охотников сам.

– Откуда взялись эти люди?

– Вчера к островам подошли какие-то лодки, – отвечал первый охотник. – Большие, широкими помостами по две соединены, и… – тут он попробовал описать мачты и паруса чужих лодок, но только привел слушателей в замешательство. – И каждая – с кучей людей на борту. Встали на якоря и начали охоту на птиц. Мы с двоюродным братом последили за ними и поняли: не наши они, не с Ау.

– Откуда же они пришли, если не с Ау? – усомнился Провозвестник. Насколько он знал, кроме как с Ау, взяться им было неоткуда. – Прямо из глубины морской выпрыгнули – и лодки, и люди на них?

– Может быть, – сказал на это первый охотник, – богу Ау наскучило питаться одними преступниками?

– Может быть, – с едва уловимым ехидством добавил второй, – богу Ау угодно, чтоб всякий имел возможность добыть себе богатства и славу, как это было заведено в прежние времена?

Услышанное Провозвестника ничуть не обрадовало, и он, по примеру привратника, принялся расспрашивать пленников. Один из них заговорил (по крайней мере, попробовал), но с языком его что-то явно было не так – ни единого слова, только бессмысленное лопотание.

Тем временем у ворот собралось немало зевак, и кое-кто из них подтвердил рассказ охотников о странных лодках, бросивших якорь среди островов, и о странно одетых людях, пришедших на них. И, хотя этот обычай не соблюдался уже две с лишком сотни лет, сию минуту отыскать основания для отказа в его исполнении Провозвестник не мог, зато оснований для примерного наказания смутьянов в будущем, если из-за этого возникнут сложности, мог отыскать множество. Потому-то он, поразмыслив, и отправил охотников к Ихаку.

Ихак был изумлен не меньше всех остальных. Однако, не в пример остальным, ему хватило здравого смысла принять такой оборот событий с изрядной долей невозмутимости.

– Итак, э-э… хм, – сказал он, оглядывая пленных. – Кто из вас кого из них изловил?

– Мы трудились вдвоем, наравне, – отвечал первый охотник. – Значит, и заслуги нам делить поровну.

– Верно, – подтвердил второй.

– А-а, – протянул Ихак. – Понимаю.

С этим он оглядел вереницу пленников внимательнее.

– Ага. Хм… Так ты говоришь, всю дюжину вы изловили вдвоем и трудились на равных?

Оба охотника подтвердили его правоту.

– Итак… Выходит, вам полагается дюжина бирок, по шесть на брата. И отныне можете величать себя Воинами Ау.

– Жду не дождусь прогулки по рынку, – мечтательно вздохнул первый охотник. – Ох, погляжу, как у всех вокруг морды вытянутся!

– Да, а вот эта, что в тягости? Живот уже вон какой. Не следует ли посчитать ее за двоих?

– О, нет, – твердо ответил Ихак. – Как ни жаль, нет. В наставлениях об этом сказано вполне определенно. Так что… Но разве вам с этим не повезло? Как бы вы разделили тринадцать бирок без спора, м-м?

Вот так Ихак по всей форме, от имени бога, принял принесенную парой охотников жертву, вручил им заслуженные бирки, а после отправился рассказать обо всем жене.

В должное время родилась у них девочка, и Ихак известил всех о том, что жена его наконец-то произвела на свет дитя. Обнаружив себя в тягости, она очень удивилась, но тут ее можно было понять: ведь знаков непраздности она давным-давно не ждала. Вдобавок, о женщинах, не подозревавших о своем положении чуть не до последних минут, слыхивал каждый. Ясное дело: вот и жена Ихака – одна из таких.

По такому случаю Ихак устроил великий пир, за коим представил дочь друзьям и, не скупясь, отблагодарил бога Ау. Девочку он назвал Ифанеи – то есть «ниспосланной от бога».

Когда миновало время поста, бдений и умерщвления плоти, каждый из шестерых капитанов Флота Безбожников возглавил трапезу в честь «божества этих мест, покаравшего нас за недавнее прегрешение». День был пасмурно-сер, ветер с силой швырял в лица мелкие брызги затяжного дождя. Обитатели каждой из лодок, собравшись вместе на центральных палубах, возносили хвалы местному богу – сильнейшему, милосерднейшему, полноправному и единственному владыке сих островов и окрестных морей.

– Жаждем услышать волю твою! – кричали Безбожники, из осторожности ни о чем более не прося и аккуратно воздерживаясь от каких-либо обещаний, в то время как капитаны лили в воду собственную кровь.

Затем Стек с перевязанной раной уселся за трапезу, и его люди вокруг принялись есть, с каждым куском славя великодушную щедрость неведомого бога. Сам Стек был не особенно голоден, но знал: ради своих людей, да еще после кровопотери, поесть необходимо, и потому постарался от остальных не отстать.

Безбожники жутко страдали от холода, каждый скорбел о гибели двенадцати товарищей, а аскеза только усугубила их горе. Однако за трапезой, невзирая на тучи, и дождь, и сомнения в собственном будущем, общее настроение мало-помалу начало подниматься. А почему бы и нет, если перед тобою – обильное угощение, приготовленное самым изысканным образом (насколько, разумеется, обстоятельства позволяют)? Улыбки и смех начались с притворства, но, как нередко случается, вскоре и чувства начали хоть немного, да совпадать с действиями. Правда, сам Стек заставить себя улыбнуться не мог, однако радости Безбожников был искренне рад.