Александр Матюхин - Колдовство [сборник litres]

Дверь открылась, едва Кира поднесла руку к кнопке звонка. Открылась, словно старуха стояла там, на пороге, и поджидала ее.

– Простите, – сказала Кира, до боли сжав ручку коляски. – Вы что-то хотели мне сказать?

Это было тупо – но она не могла придумать ничего лучше. Да и что можно придумать, когда тебе велела прийти сюда говорящая кошка. Кира уже твердо решила, что, вернувшись домой, нагуглит первого же психотерапевта и попросит рецепт на успокоительные. Ну и бесплатную консультацию, конечно же.

– Хотела, – вдруг ответила старуха. – А чего ж это не хотеть-то? Ребятенок-то твой порченый, што ль? Что ж орет-то так, надрывается?

– Заболел, – вдруг неожиданно для себя призналась Кира. Она и не думала, что доведена до такого отчаяния, что готова жаловаться на жизнь первому встречному – да что там первому встречному – мерзкой старухе! – Хотя врач говорит, что все в порядке.

– Дурак твой врач, – сплюнула старуха. – Тело может быть здорово, а дух порчен. Дай взглянуть на ребятенка, а?

Кира замялась.

– Коль не боишься, конечно, – добавила старуха. И это решило все.

– Не боюсь, – чуть ли не с вызовом сказала Кира и сделала шаг в сторону. – Смотрите.

Если бы старуха хоть пальцем коснулась Юрочки, Кира бы мгновенно прервала все это, дернула коляску и кинулась домой – но бабка лишь бросила быстрый взгляд и кивнула.

– Порченый, – небрежно сказала она.

– Что? – переспросила Кира.

– Порченый, – повторила старуха. – Обычное дело. Невзлюбил тебя кто-то, девчушка. И ребятенка твоего невзлюбил.

– Кто? – хрипло переспросила Кира. Во рту у нее пересохло.

– Тебе лучше знать, – пожала плечами старуха.

Она знала. Конечно, знала.

«Уж лучше никакого внука, чем порченый, – застучало у нее в голове. – Недоносок, выпердыш, выкидыш». Ей казалось, что она воочию видит, как издевательски усмехается свекровь, как презрительно поджимает та тонкие губы – и как шепчет, шепчет что-то злобное, ядовитое, смертельное…

– А как это… – робко спросила она у бабки. – Как это можно… убрать? Это же можно убрать, да?

– Можно, – кивнула старуха.

– А это… сложно? Опасно?

– Кому как, – пожала плечами та. – Никогда не угадаешь.

Кира промолчала. Молчала и старуха. Молчал и Юрочка. Подъезд замер, погрузившись в оглушающую, звенящую тишину. В воздухе повисло ожидание – и Кира вдруг обнаружила, что говорит:

– Приходите к нам как-нибудь.

Юрочка спал, вольготно разметавшись в кроватке. Кира гуглила.

«Порченый», «порча», «детская порча», «как убрать порчу на ребенка» – страницы мелькали, мелькали, мелькали.

«Порченый».

«Порча».

«Прч».

«Прч».

«Перепечь».

«Перепечь».

И пальцы сами собой набрали: «перепечь ребенка».

И прежде чем Кира удивилась этой фразе, и стерла ее, и изменила на что-то более понятное – была нажата кнопка поиска, и запрос отправился в Сеть.

И Сеть отозвалась.

Кира пришла в себя лишь через полчаса, отвалившись от страничек, картинок, историй, легенд, как насосавшийся комар. В голове теснились образы и байки, здравые мысли были окончательно и бесповоротно раздавлены между ними. Лишь одно слово было четким и ясным. Одно слово – которое могло бы все исправить, если бы… если бы она в него поверила?

– Пе-ре-печь, – повторила она это слово вслух, словно пережевала.

– Ага, перепечь! – Она скорее почувствовала дуновение смрада, чем услышала радостное старушечье шипение прямо у себя в ухе. – Пе! Ре! Печь! – старуха скандировала, хлопала темными ладошками и вяло топала ногами, скрытыми в недрах многослойных юбок.

– Как вы сюда попали? – удивилась Кира. Экран телефона моргнул и погас.

– Сама позвала, али забыла? И дверь вон нараспашку оставила – умничка, гостеприимная, видать, хозяюшка.

Кира обернулась на входную дверь – она действительно была распахнута и поскрипывала несмазанными петлями: Вова был никудышным хозяином.

– Иди-ко, дочка, прикрой дверцу, нам гостей боле не надобно.

Кира послушно встала, вышла в прихожую и захлопнула дверь, подергав для верности ручку.

– Дай его сюда, – сказала бабка.

– Что?

– Не что, а кого! Перепекать-то кого будем? Узнала, что это такое? Поняла? Старый обряд, еще предками нашими завещанный, порчу из дитяти вытянет, здоровья ему принесет.

– Но… – Откуда вообще старуха знала, что Кира сейчас читала? Подкралась тайком и подглядывала? Но как, как?

– Давай, давай, – поторопила старуха. – Распеленай только прежде.

– Но… – неуверенно повторила Кира. Ее учили, ее всю жизнь учили, что бабок – бабушек! стареньких, седых бабушек, которые воевали или трудились в тылу для фронта, – их нужно слушаться. Им нужно уступать место, переводить через дорогу, носить тяжелые сумки, помогать, подсказывать, – но самое главное – слушаться.

И именно поэтому ее руки сами собой поднесли голого Юрочку старухе.

Та важно кивнула. Словно ни на что другое и не рассчитывала.

– Но… – Кира дрожала. – Но…

– Все будет хорошо, – сказала бабка, беря младенца. – Где у тебя печка?

– Печки нет, духовка только. Не подойдет? – тупо спросила Кира. И ужаснулась сама себе.

– Духовка! – презрительно сплюнула старуха аккурат Юрочке в пупок. Коричневая слюна потекла по нежно-розовому детскому тельцу. Кира не могла отвести глаз от этих потеков, ей казалось, что они разъедают Юрочкину тонкую кожицу. – Давай свою духовку!

Кира прошла на кухню и включила духовку на двести двадцать градусов.

– Что ж ты за мать такая? – проворчала старуха, сунув Юру ей в руки. – Сгубить дитя задумала?

– Так вы же сами…

– Сами с усами. У кошки моей мозгов побольше твово будет. – Бабка повернула регулятор на минимум. – Как нагреется, выключай, да время засеки остудить чуток.

Кира положила Юрочку на кухонную тумбу. Он сучил ножками, лепетал обыкновенную свою бессмыслицу и улыбался – не Кире, не бабке, а сам для себя. Бабка уже безо всякого спроса шуровала по шкафчикам – нашла муку, соль, соду, таз, ловко замесила тесто и сосредоточенно мяла его сомнительной чистоты руками.

– Что морщишься? Есть-то ты его, чай, не собираешься?

– А он не замерзнет? – несмело спросила Кира. – Он же весь в мурашках, – она цеплялась за эти слова, словно пытаясь удержать ускользающую реальность. В которой не было жуткой старухи, серого теста, горячего нутра духовки. Реальность, в которой она лишь спит и видит дурацкий сон. Она хотела крикнуть: «Уходите!» – но слова застряли в горле колючим комом. И так Кира окончательно поверила, что видит сон.

– Сейчас согреем, – бабка раскатала тесто по столешнице в огромную лепешку, положила ребенка в центр и принялась облеплять его тестом с ног до головы – оставив только щели для глаз и ноздрей. Кира молча смотрела на это – а в голове вяло шевелилась мысль: почему сын, обычно такой нервный, не сопротивляется, не ноет и не кричит, не машет руками, да и вообще почти что не шевелится – послушно давая тесту схватиться на себе и не разорваться от малейших движений. Но да, это же сон. Всего лишь сон. Ведь и она не сопротивляется, не кричит и не шевелится – лишь тупо смотрит, не давая разорваться ткани сновидения.