Стивен Кинг - Телефон Мистера Харригана

«Насчёт этого не уверена. Он был честным, всё так, но ты бы не хотел узнать его с плохой стороны, уж поверь».

Дасти Билодо узнал Мистера Харригана с плохой стороны, я уверен, что Кенни Янко тоже, когда избил меня за то, что я отказался натирать его ёбаные сапоги. Только вот Мистер Харриган больше не может показать себя с плохой стороны. Я постоянно себе это повторял. У мертвецов просто нет плохих сторон. Конечно, телефоны, которые пролежали без подзарядки три месяца тоже не могут звонить и проигрывать голосовые сообщения (или принимать их)… но телефон Мистера Харригана зазвонил, и я услышал его старческий дребезжащий голос. Так что вину я чувствовал, как и облегчение, кстати. Кенни Янко больше никогда не пристанет ко мне. Он убрался с моей дороги.

Позже тем же днём, когда у меня был свободный урок и я бросал баскетбольные мячи в корзину в спортзале, мисс Харгенсен спустилась и вывела меня в коридор.

— Сегодня на уроке ты был какой-то мрачный, — сказала она.

— Нет, не был.

— Был, и я знаю почему, но я тебе кое-что скажу. У детей твоего возраста как бы «Птолемический» взгляд на мир. Я ещё достаточно молода, чтобы это помнить.

— Не знаю, о чём вы…

— Птолемей был римским математиком и астрологом, который верил, что земля — центр вселенной, неподвижная точка, вокруг которой крутится всё остальное. Так и дети думают, что вокруг них вертится целый мир. Чувство, что ты центр вселенной, обычно проходит годам к двадцати или около того, но ты ещё далёк от этого.

Она очень близко ко мне склонилась, такая серьёзная, и у неё были самые прекрасные зелёные глаза на свете. А запах её духов даже немного вскружил мне голову.

— Вижу, ты не совсем меня понимаешь, так что позволь обойдёмся без метафор. Если вдруг ты думаешь, что как-то повлиял на смерть Кенни Янко, забудь об этом. Никак ты не повлиял. Я просматривала его характеристику, и он был ребёнком с довольно серьёзными проблемами. Домашними проблемами, школьными проблемами и психологическими. Я не знаю, что произошло, и не хочу знать, но в этом мне всё же видится благо.

— Что? — спросил я. — Потому что он больше не сможет меня побить?

Она рассмеялась, демонстрируя свои зубы, такие же прекрасные, как и она вся.

— Вот опять, «птолемический» взгляд на мир. Нет, Крейг, благо, что он был ещё слишком молод, чтобы получить водительские права. Если бы он был достаточно взрослым, чтобы водить машину, он мог бы с собой забрать ещё кого-то из детей. А теперь возвращайся в спортзал и забрось ещё пару мячей.

Я обернулся, чтобы уйти, но она схватила меня за запястье. Одиннадцать лет спустя я всё ещё помню, как меня тогда прошиб электрический разряд.

— Крейг, я никогда не радовалась смерти детей, даже таких поганцев, как Кеннет Янко. Но я рада, что это был не ты.

Внезапно мне захотелось всё ей рассказать и, пожалуй, я так и сделал бы. Но тут зазвенел школьный звонок, двери в учебные кабинеты распахнулись и коридор заполнился болтающими детьми. Мисс Харгенсен ушла своей дорогой, а я своей.

Той ночью я включил свой телефон и поначалу просто смотрел на него, собираясь с силами. В том, что сегодня утром сказала мисс Харгенсен, был смысл, но мисс Харгенсен не знала, что телефон Мистера Харригана всё ещё работает, что было невозможно. Я не использовал своего шанса всё ей рассказать и полагал — ошибочно, как оказалось, — что так и не смогу рассказать.

«Сегодня он уже не будет работать, — сказал я себе. — То просто был последний скачок энергии перед полным выключением. Как лампочка, которая вспыхивает прежде чем перегореть».

Я тыкнул на номер телефона Мистера Харригана, ожидая — надеясь, вообще-то, — что меня встретит тишина или сообщение, что этот номер больше не обслуживается. Но звонок прошёл, и после нескольких гудков в моём ухе прозвучал голос Мистера Харригана:

«Сейчас я на звонок не отвечаю. Я вам перезвоню, если это покажется уместным».

— Это Крейг, Мистер Харриган.

Я чувствовал себя дураком, разговаривающим с мертвецом — у которого, должно быть, уже и плесень на щеках растёт (о таких вещах я тоже знаю, спасибо Интернету). Глупость, однако, не единственное, что я ощущал. Ещё было чувство страха, будто ступаешь на нечестивую землю.

— Послушайте… — я облизнул губы. — Вы же не делали ничего, касающегося смерти Кенни Янко, правда? Если делали… мм… стукните в стену.

Я завершил звонок.

Подождал стука.

Ничего.

На следующее утро я получил сообщение от pirateking1. Всего шесть букв: а а а. К К п.

Бессмыслица.

Но она напугала меня до усрачки.

Той осенью я много думал о Кенни Янко (текущая история, передающаяся из уст в уста, была о том, что он свалился со второго этажа своего дома, когда пытался по-тихому улизнуть среди ночи). Ещё больше я думал о Мистере Харригане и его телефоне; теперь я жалел, что не выбросил его в Касл Лейк. Да, это было весьма притягательно, довольны? То особое ощущение волнения, которое мы порой испытываем к странным вещам. Запретным вещам. В некоторых случаях я почти решался ещё раз позвонить Мистеру Харригану, но никогда этого не делал, по крайней мере тогда. Когда-то я находил его голос успокаивающим, голос успешного и опытного человека, если на то пошло — голос моего дедушки, которого я никогда не знал. Теперь я уже не мог вспомнить его голос таким, каким он говорил теми солнечными послеполуденными часами, обсуждая Чарльза Диккенса или Фрэнка Норриса и Д. Г. Лоуренса, или называл Интернет прорванной водопроводной трубой. Теперь же всё, что я могу вспомнить — это старческий скрежет, похожий на скрип затасканной наждачной бумаги, говорящий мне, что перезвонит, если это будет уместно. И я думал о нём самом, лежащем в гробу. Гробовщики «Похоронного бюро Хэя и Пибоди», без сомнений, склеили клейстером его веки, но сколько этот клей продержится? Может, там внизу, его глаза уже открылись? Пялились ли они во тьму, когда гнили в своих глазницах?

Эти вещи постоянно меня тревожили.

За неделю до Рождества преподобный Муни попросил меня зайти в ризницу, так что мы могли «поговорить по душам». Большую часть разговора вёл он сам. Он сказал, что мой папа беспокоится обо мне. Я терял вес и моя успеваемость в школе резко упала. Было ли что-то такое, что я хотел бы рассказать? Я подумал об этом и решил, что было. Всего я поведать не могу, но хотя бы часть.

— Если я вам кое-что расскажу, это останется между нами?

— До тех пор, пока дело не будет касаться членовредительства и преступления — серьёзного преступления, — мой ответ да. Я не священник и это не католическая исповедь, но большинство людей веры хорошо умеют хранить секреты.