Аарон Драйз - Падшие мальчики

— Что ты делаешь?

Мальчик снова вышел на свет, таща за собой удлинитель. Провод вился по полу, словно змея, щелкал, как скакалка.

«Наша мама рядом живет…»

Он на школьном дворе в Джеймсбридже. Жарко.

«Поцелуи всем раздает…»

Им запрещают выходить на улицу на большой перемене без шляп с широкими полями. Некоторые школьники едят свои бутерброды в классе.

«Встретила парня, с ним ушла…»

Двое ребят прыгают через скакалку на асфальте перед ним. Маршалл стоит в стороне, ждет нужного момента.

«Позабыла нас до утра!»

Если он ошибется, веревка стегнет его по голове или лодыжкам и игра закончится.

— Давай, Марс! — кричит кто-то.

Он сглатывает, призывает всю храбрость и прыгает.

Вспышка света, треск электричества: Сэм подключил проектор к удлинителю. Он отпрыгнул в сторону — его дыхание сбилось, — нажал на кнопку, и стену напротив залил ослепительный свет. Через секунду подросток выключил проектор.

— Можно мне воды? — решился попросить Маршалл. Перед глазами еще плавали пятна.

Когда зрение восстановилось, он увидел перед собой Сэма. Мальчик протягивал ему грязный стакан.

Маршалл поднял глаза, истекая слюной.

Он выглядит как Ной. Если бы тот вырос.

У обоих робкие, опущенные глаза. Длинные ресницы.

Маршалл давным-давно забыл, как выглядел его сын. Ной превратился в воспоминание, сотканное из других воспоминаний. Если бы Маршалла спросили о сыне, он бы, конечно, описал его, вплоть до носков, которые тому нравилось носить. Но это было лишь эхо, не настоящий Ной. Время разрушало память кусочек за кусочком, пожирало прошлое, однако Сэм пробудил в Маршалле что-то, разжег искру, которая высветила лицо Ноя, словно оно пряталось по углам темного подвала все последние дни. Маршалла это пугало, но он был почти благодарен мальчишке за произошедшую в нем перемену.

А еще — за воду. Край стакана коснулся его губ. Маршалл пил жадно, большими глотками. Вода струилась по его подбородку, когда подросток попятился и отвернулся, перебрасывая стакан из руки в руку.

Влага бежала по пищеводу, наполняя Маршалла энергией, придавая сил. Чудесный вкус.

— Спасибо.

Сэм замер.

Маршалл видел, как его лопатки проступают сквозь ткань школьной формы. Он содрогнулся, словно в него вонзилась одна из игл отца мальчика, задержал дыхание.

Спасибо.

Сердце защемило от благодарности.

Маршалл не мог этого выразить, но чувствовал, что обрел нечто давно потерянное, получил что-то в подарок — лицо своего сына, например. Конечно, чувство оказалось слабым, почти незаметным. Надежда, которая скоро умрет.

— Спасибо.

Хлопнула дверь. Наверху раздались приглушенные голоса. Напье вернулся.

Маршалл набросал в голове портрет этого человека сразу в трех разных стилях, по одному для каждой из личностей, которые он в нем увидел.

Первая личность — мужчина, который говорит с достоинством административного помощника.

Этот человек красноречив и владеет собой — обладает качествами, которые часто требовались Маршаллу, когда он обговаривал с клиентами денежные вопросы. Он легко мог представить, как Напье сидит за компьютером в офисе, печатает на клавиатуре пальцами с ухоженными ногтями, с улыбкой отвечает на телефонные звонки.

Вторая — мужчина, поющий над трупами.

Как же больно, поверьте, как страшно признать, время стерло мой Эндсвилль — в самом сердце США…

Третья личность, жестокая и необузданная, была продолжением второй. Она хихикала и стонала, рвала, резала и передразнивала. Она пугала Маршалла сильнее всего, потому что даже Напье не мог ее контролировать.

Кто-то открыл дверь в подвал. Маршалл знал, что это Напье, но пока не мог сказать, какой именно.

Началось. Будь сильным.

Соберись.

С каждым приближающимся шагом Маршалл подбадривал себя новой ложью. Бум! Ты смелый. Бум! Ты справишься.

Бум!

— Блин, что за день, — проворчал Напье. Его волосы были причесаны, руки чисты — остатки цивилизованности. От майки и брюк похитителя исходил приятный запах кондиционера для белья.

Маршалл следил за каждым движением Напье.

— Люди просто не понимают, что творится за сценой, да? Построй мне дом, говорят. Ну что ж, ладно. Я хороший, честный человек, думаю, я это сделаю. Но есть определенные правила. «Правила?» — потрясено переспрашивают они. Да, мэм, конечно. Постановления совета, формы — с ними не поспоришь.

Напье подключил диапроектор к удлинителю, щелкая языком, расставил слайды.

— Клянусь, однажды я просто сломаюсь. Мне нужно убраться из этого офиса и сосредоточиться на фрилансе. Работать на себя. Мечта, правда? Людям всегда нужны архитекторы, без работы я не останусь. Я бываю в офисе только два раза в неделю, но, честно говоря, Маршалл, хватает и этого. Более чем.

Не говори со мной так, словно я твой друг.

— Джо сказал, что ты откусил от него кусочек! — засмеялся Напье. — Хорошо. Мне нравится бойцовский дух. Но признай: Джо — легкая мишень. Он медленный и глупый. Кажется, ты и сам это понял. Но верный, надо отдать ему должное.

Маршалл подумал о домах, которые Напье проектировал все эти годы. Захотят ли хозяева разрушить свои жилища, если узнают, что архитектор — маньяк и каждый угол, каждая балка под их крышей дышат безумием? Что он таится среди этих стен? Ходит по их коридорам, как призрак, демон, дух, сотканный из эгоизма и насилия. Маршалл знал, что не задумываясь уничтожил бы такой дом.

Снести его до основания. Сжечь. А пепел залить святой водой.

— Кажется, все на месте. — Напье включил диапроектор — послышались щелчки и лязг. Он взял в правую руку проводной пульт, взвесил его, словно решая, что делать дальше. Маршалл видел, как блестят глаза Напье. Каждое действие казалось отрепетированным. Постановочным и нереальным.

Но это все по-настоящему, Марс.

Раздался щелчок пульта, и прибор с хрипением ожил. Первые слайды закрыли лампу диапроектора, и на противоположной стене появился размытый пейзаж. Напье подправил фокус — картинка стала четче.

— Я подумал, что ты должен знать, кто я. Хотя бы получить представление.

Перед ним возник пейзаж: растрескавшаяся земля, иссохшие деревья, россыпь выбеленных солнцем домов.

— Это мой родной город. Леандер, Техас. Совсем маленький. К северо-западу от Остина, на границе округов Трэвис и Уильямсон. Я жил в этой пыльной дыре до одиннадцати, а потом родители переехали в Новый Орлеан. Я скучал по прежнему дому. И по редким ватабургерам [7]тоже.

Голос Напье был ровным, как земля на слайдах. Похититель принес шезлонг и со вздохом опустился в него.

— Когда мне было шесть, в город приехала съемочная группа, только представь. Я сиял, как рождественская елка. Мир кино — в Леандере! Боже. Они снимали на Багдадском кладбище. Я видел кучу небритых людей — изнеженных жизнью в большом городе, из Остина, — с камерами и штативами. Помню фургон. Думаю, это было самое большое событие в моей жизни. А потом, рано утром, я спрятался, и они меня не заметили. Вытащили бутафорские трупы и разложили их по надгробиям. Я никогда ничего такого не видел. Гнилые, распухшие. Я испугался и убежал. Несколько месяцев спустя спросил у матери, что они снимали и можно ли мне посмотреть этот фильм. Она ответила «нет»: те люди — настоящие извращенцы. Это была «Техасская резня бензопилой».