Михаил Широкий - Куколка

Словно озадаченная этой сложной дилеммой, она задумалась, машинально водя кончиком ножа от одного глаза к другому и обратно.

– Ой, а чего это я мучаюсь? – воскликнула она спустя мгновение, точно осенённая внезапной идеей. – Предоставлю-ка я выбор тебе самому. Ну, давай, говори, какой глазик тебе выколоть?

Денис молчал. От всего происходящего он оцепенел. Лишь очумело таращился на мелькавшее перед ним, тускло поблёскивавшее лезвие и злорадно ухмылявшееся, особенно страшное и отвратительное для него в этот момент лицо своей мучительницы.

– Ну, что опять заглох, чмо? – нетерпеливо вопросила она. – Выбирай, говорю, с каким глазом желаешь попрощаться… Не, ну понятно, что ты вообще не хочешь этого. Но, видишь ли, ты сейчас не в том месте и не в том положении, чтобы чего-то хотеть. Здесь всем насрать на твои желания. Здесь имеет значение только то, чего желаю я. Ясно тебе?

И поскольку, похоже, совершенно ошалевший от всего творившегося Денис упорно молчал, затаив дыхание и смертельно побледнев, Лиза сделала выбор сама. Она приблизила остриё ножа к его правому глазу и оттянула тонкую кожицу снизу от него. Образовавшееся между этим кусочком кожи и глазным яблоком небольшое отверстие почти сразу же наполнилось непроизвольно выделившейся слёзной жидкостью, через мгновение переполнившей ямку и узенькой струйкой побежавшей по ножу. Что позабавило смешливую девушку, настроение которой имело обыкновение стремительно меняться в зависимости от внешних обстоятельств, а может быть, в ещё большей мере от неких внутренних побуждений, неведомых окружающим и тем более Денису, который не понимал и не чувствовал уже ничего, кроме беспредельного, всепоглощающего, заполнившего всё его существо животного ужаса.

– Ой-ой, ну вот уже и слёзки потекли! – рассмеялась она искренне и простодушно, как самая обычная девчонка, от полноты жизненных сил и брызжущего через край беспричинного веселья способная расхохотаться над чем угодно. – Расплакался, как баба… Хотя, признаю, тебя в какой-то мере, конечно, можно понять: зуб мудрости уже потерял, а сейчас вот без глаза останешься. Прямо скажем, сегодня не лучший день в твоей жизни!

Собственная шутка так рассмешила её, что она вынуждена была отвести нож от Денисова глаза и отдаться разудалому, бесшабашному смеху, сотрясшему всё её стройное, гибкое тело. Которому, как обычно, вторил дребезжащий сипатый гогот её малоумного братца, всегда готового посмеяться по любому поводу.

Но, как бывало уже не раз, её веселье вдруг резко прекратилось, сменившись размышляющим и хмурым выражением. Лиза приставила кончик ножа, смоченный Денисовыми слезами, к своему внезапно насупившемуся лбу и раздумчиво произнесла:

– Блин, но если я выколю тебе твой паршивый глаз, то ты одним оставшимся плохо будешь видеть то, что мы станем делать с тобой дальше. А ты обязательно, непременно должен увидеть это! Причём очень чётко, во всех подробностях. Подобное зрелище нельзя пропустить. Где ты ещё такое увидишь? Только здесь, в этом замечательном сарае, где побывало до тебя ровно одиннадцать таких же ушлёпков, как ты. И все они увидели тако-ое!.. – не досказав, она прикрыла себе рот ладошкой, точно боясь проговориться раньше времени, и восхищённо округлила глаза. – Ну, впрочем, ладно, не будем забегать вперёд. Всё по порядку.

Она окинула Дениса зорким, ощупывающим взглядом и, немного помедлив, проговорила:

– Ладно, с глазом погодим пока, для пользы дела… Но отрезать у тебя хоть что-нибудь я всё равно должна. Я уже настроилась. Я хочу крови! Вот только что?.. А-а, кажется, придумала…

И она, широко улыбнувшись и азартно сверкнув глазами, взмахнула ножом перед самым носом у Дениса и, схватив его левой рукой за ухо, молниеносным движением отхватила ему мочку.

Вопреки её ожиданиям, он не закричал. Лишь непроизвольно, судорожно дёрнулся. Из груди у него, сквозь крепко стиснутые зубы, вырвался сдавленный стон, а взор вновь помутился от острой, режущей боли. По шее побежала быстрая багровая струйка, которая, достигнув прикрытого футболкой плеча, стала растекаться по нему размытым, постепенно увеличивавшимся пятном.

Лиза отступила на шаг и пристально, жадными, пылающими глазами воззрилась на него, точно любуясь делом своих рук и получая удовольствие от зрелища струящейся крови и корчащегося в муках тела.

– Ну вот, так уже лучше. Намного лучше. Просто блеск! Ты даже не представляешь, какой ты красавчик. Жаль, что твоя девушка не видит тебя сейчас. Уверена, она полюбила бы тебя ещё больше… Однако, – обмолвилась Лиза со вздохом притворного сожаления, – она, увы, никогда больше не увидит тебя. Как и ты её. Не судьба вам, видно, быть вместе. У вашей лавстори не будет хеппи-энда. Ты расстроен этим, признайся?

Ответа она не услышала. Денис менее всего настроен был в эту минуту признаваться в чём-либо. К нестихавшей боли в челюсти прибавилась новая, не менее пронзительная и невыносимая. Его выдержки едва хватало на то, что терпеть эту двойную муку, явно превышавшую его и без того скудные – и продолжавшие стремительно иссякать – физические и душевные силы.

Лиза недовольно поморщилась.

– Опять ты немого из себя корчишь. Это, наконец, просто невежливо. Я же девушка, в конце концов. Ты у меня в гостях… ну, пусть и не совсем по своей воле. Но сути это не меняет. Мог бы быть немного общительнее. Не убыло б тебя, если б ты выдавил из себя пару-тройку слов. Неужели тебе самому неинтересно поделиться своими ощущениями? Ведь, уверена, таких у тебя ещё никогда не было… Да и не будет, – прибавила она, сумрачно ухмыльнувшись и потрогав пальцем кончик ножа. – Уж об этом-то я позабочусь. Из этого сарая не вышел ещё никто. Отсюда – только ногами вперёд!

И, убедительным тоном сделав это заявление, в правдивости которого у Дениса не было ни малейших оснований сомневаться, она вновь, чуть склонив голову, устремила на него пытливый, оценивающий взгляд и, выразительно шевельнув бровью, отметила:

– Нет, чего-то всё-таки не хватает для полноты картины. И крови, что ни говори, маловато. Надо добавить. И немедля!

И, опять подступив к нему, она таким же стремительным, неуловимым для глаз движением, каким отрезала ему пол уха, полоснула его по лбу, прочертив на нём тонкую, чуть изгибающуюся полосу.

Денис вновь машинально подался назад и глухо застонал. Струйка крови потекла по переносице, скользнула по узенькой бороздке между носом и левой щекой, залила губы и подбородок.

– Шикарно! – в восторге воскликнула Лиза и от полноты чувств отбросила нож и, совсем как маленькая девочка, захлопала в ладоши, как если бы перед ней был не полузамученный, залитый кровью человек, а миленький пушистый котёнок, к которому сама собой тянется рука, чтобы погладить его. – Вот теперь просто идеально! Именно так, как я люблю… Я ведь, можно сказать, художник в своём роде. Только мой холст – человеческая плоть, а кисть – хорошо отточенный нож, которым я малюю такие картины, что куда там всяким Пикассо и Дали. Они жалкие мазилы рядом со мной. Не каждый ведь, далеко не каждый сможет писать по живому, трепещущему от дикой боли телу, выслушивая одновременно стоны, крики, мольбы о пощаде… Нет, не каждый. Потому что хлипкие вы все, кишка у вас тонка. А у меня нет. Я могу. Я сильная! На всё способна… как мой отец… – бормотала она точно не в себе, расширив глаза и вздрагивая от внезапно накатившего на неё нервного возбуждения. – Вот это настоящее, истинное художество! Искусство высшего порядка. Искусство будущего! Прекрасное и свободное. Неистовый, неукротимый творческий полёт… Да-а, я уверена, так будут писать когда-нибудь, через много-много лет… когда уже не будет на этом свете нас всех… И даже память о нас сгинет без следа… будто и не было нас никогда…